ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Девушек и женщин, тщетно искавших убежища, выволакивали из церковных алтарей. Беременных бросали из окон на пики. В физической бойне на стороне мародеров женщины участвовали не меньше, чем мужчины. Количество убитых новых христиан оценивалось в 4000. Даже преувеличенная в 2 раза, эта цифра огромна для демографии того времени.

[Дебют] Ирмиягу Йовель

«ПОРТУГАЛЬЦЫ», ИЛИ «АРХИПЕЛАГ МОРРАНО»

Перевод Марка Эппеля

Отрывки из книги: «Иные внутри. Марраны. Расщепленная идентичность и рождение современного мышления», 2009 г.

От переводчика: Мы все знаем дату 1492 г. — дату Катастрофы испанского еврейства. Но гораздо меньше говорим о том, что было до, и особенно, после этого. Между тем судьбы «новых христиан» и их потомков удивительным образом вплелись в новую европейскую эпоху, начавшуюся именно тогда, — эпоху Ренессанса, Великих географических открытий, Реформации и Просвещения… Я выбрал несколько отрывков из книги Ирмиягу Йовеля, повествующих об одном из самых ярких явлений: возникновении рассыпанных по коммерческим центрам мира островков «нации» «португальцев», как их все называли. Эта общность людей с дуальным мышления и разными взглядами на религию, объединенные предками, историей и судьбой, показалась мне удивительной аналогией советского еврейства.

Португальская Западня

Официально, к осени 1492 г. в Испании не осталось ни одного евреи. Сколько евреев покинуло страну? Статистика изгнания — вещь рискованная. Оценки варьируется от 80 до 160 тысяч человек. Приняв 120.000 в качестве разумного среднего и предположив, что лишь треть изгнанников смогла найти суда, чтобы уплыть с полуострова, число жестоковыйных евреев, перебравшихся в Португалию можно оценить в 80.000.

Португальский короля Жоан II позволил этим евреям временно поселиться в стране, заплатив соответствующий налог. К этому моменту в Португалии проживало около миллиона жителей, из которых евреи составляли лишь 3%. Теперь их доля за одну ночь подскочила до 12%. Из них лишь 600 семьям было разрешено поселиться в Португалии на постоянной основе: богатым семьям, а также ремесленникам жизненно важных отраслей промышленности (тогда пользовались спросом судостроение и металлургия). Все остальные были приняты на срок в 8 месяцев, заплатив по восемь португальских крузадо за душу.

Местные португальские евреи были в основном ремесленниками. Однако, существовал и процветающий класс финансистов, а также яркая интеллектуальная элита, способствовавшая зарождению Португальского Ренессанса. Например, книгопечатание в Португалии ввели евреи: одиннадцать первых португальских инкунабул напечатаны на иврите. Как всегда, евреи также выделялись в сфере налогового управления и медицины. Но, пожалуй, их самым заметным вкладом оказалась подготовка великих географических открытий. Они активно занимались морскими науками — астрономией, картографией, географией — и восточными языками, и этим помогли заложить научную основу для плавания в неизвестных мирах.

Еврейские картографы Майорки были консультантами португальского правительства, а несколькими годами позже бежавший из испанской Саламанки рабби Abraham Zacuto был назначен Королевским астрономом и математиком. Его навигационными картами, астрономическими таблицами и созданной медной астролябией пользовались Колумб и Васко да Гама.

(Исследовательские походы вдоль западного побережья Африки уже привели португальцев к захватывающему открытию, что берег Африки загибается и поворачивает на север у мыса Бурь, переименованного соответственного в Мыс Доброй Надежды. На основании этой информации научная штаб-квартира в Лиссабоне запустила дерзкую масштабную операцию увенчавшуюся открытием Васко да Гама морского пути в Индию. Впрочем, глубокие познания иногда сдерживают творческие действия. Когда Колумб обратился за помощью в Лиссабон, он был отвергнут Жоаном II, ибо португальские космографы знали, что размер земного шара больше, предполагаемого Колумбом, и кратчайший морской путь в Индию лежит вокруг Африки. Они были правы; в результате Америка досталась Кастилии. Зато картографические навыки обеспечили Португалии Бразилию. Жоан II, используя дипломатию и взятки, переместил демаркационную линию между Испанией и Португалией западнее; на севере линия шла по пустым водам Атлантики, но продлеваясь на юг, отрезала выступ Южной Америки, оставляя Бразилию в португальском секторе.)

Рождение португальского марранизма

Наблюдая из-за границы, Фердинанд и Изабелла не могли подавить чувство, что им бросили вызов, и если Жоан II предложил евреям убежище в Португалии, то их работа недоделана. Конечно, он сделал это только ради денег, но тем хуже. Более того, обе стороны, Кастилия-Арагон и Португалия, все еще вынашивали идею объединения Иберии путем брачного союза. Но когда полуостров будет наконец объединен, окажется, что он снова разбавлен евреями, хотя их изгнание было частью того же стремления к единению Испании?

Когда восьмимесячный срок истек, Жоан II предоставил нескольким тысячам евреев морской транспорт. Но капитаны, стремясь избавиться от человеческого груза, высадили их в первом попавшемся африканском порту. Эта перспектива не сделала ее привлекательнее для оставшихся в Португалии евреев. Затем Жоан II прибег к жестокости, отправив многих евреев, не заплативших пошлину, в тюремные лагеря, а несколько тысяч еврейских детей на экваториальный остров Сен-Томе у африканского побережья. Но католические государи не ценили жестокость саму по себе; а жестокость Жоан II не принесла результата, сделав ее вдвойне нежелательной. Испанские монархи с неохотой констатировали, что большинству евреев, в итоге, позволили остаться в Португалии.

Правление Мануэла

Взойдя на португальский престол, Мануэл освободил арестованных евреев. Но отменив жестокость бесполезную, Мануэл вовсе не имел в виду, что неспособен на совершение еще большей по государственным соображениям. Первой заботой Мануэла было заиметь женой, а через нее, возможно, и весь полуостров. Чтобы возродить перспективу иберийского объединения, Фердинанд и Изабелла предложили Мануэлу свою одиннадцатилетнюю дочь Марию. Но Мануэл желал ее старшую сестру горюющую красавицу Изабеллу (названную так в честь матери). Изабелла была прежде замужем за португальским принцем Домом Афонсо, сыном и наследником Жоана II. Внезапная смерть принца на скачках открыла Мануэлу путь к короне — и к его вдове. Возможно, Мануэл был влюблен в юную Изабеллу с момента ее первого приезда в Португалию шесть лет назад; однако, она все еще оплакивала умершего возлюбленного и не хотела ни о ком слышать. Удивительно, какая романтическая глубина сопровождает иногда политические браки. Но не в глазах католических королей. Если и был налетов подобного в их далекой юности, то они давно забыли об этом. Под давлением родителей и священников, заверивших, что этот брак угоден Богу, несчастная юная Изабелла наконец согласилась, признавая, что жизнь принцессы — не ее личное дело, но посвящена высшим идеалам.

И тогда ее дальновидные родители заартачились. Они чувствовали момент. Получив согласие Изабеллы, они могли торговаться с Мануэлом. Считая себя сильной стороной (или полагая, что он таковой их считает), они были полны решимости воспользоваться своим преимуществом. «Нет, — написали они Мануэлу, — их дочь не может быть королевой в стране, кишащей неверными». Пусть Мануэл изгонит всех евреев и мавров: ведь, пребывание их в стране противоречит самой цели подготавливаемого брака. Мануэл недооценивал свою позицию. Фердинанд и Изабелла очень хотели этого брака, однако, были торговцами гораздо более опытными и жесткими.

Перед Мануэлом встала дилемма. Лишь жизнь больного брата Изабеллы (действительно, вскоре умершего) отделяла возможную невесту от того, чтобы наследовать короны Кастилии и Арагона. Это был блестящий, ослепительный приз. Кроме того, депортация евреев, возможно, угодна Богу. Ряд его советников думали иначе и отметили также, что противники Мануэла в Магрибе будут довольны, если Португалия проиграет важнейший сегмент своего населения, который те поспешат поглотить. «Это несправедливо, — считал Мануэл, — Фердинанду и Изабелле легко отказаться от евреев, поскольку у них уже существует класс новых христиан, играющий традиционную еврейскую роль в сфере финансов, управлении и обучении». Но Португалия? Португалия собирается стать мировой торговой державой, а ведь у нее нет новых христиан. Как Португалия может отказаться от своих евреев? Впрочем, если подумать, вот он и ответ! Португалия должна создать собственных Новых Христиан! Если бы проблема заключается в том, как изгнать евреев и при этом их сохранить, то этому поможет святая вода. Мануэл разработал двухэтапный план.

«…чувствуя, что это сделано для служения Богу, нашему собственному служению и благополучию нашего королевства… все евреи, живущие в наших владениях, должны покинуть нас…»

Срок, отведенный евреям, составлял десять месяцев. Это был первый этап. Уведомленные Фердинанд и Изабелла за неделю до этого эдикта подписали брачный контракт дочери, однако не отправили ее в Португалию, ожидая, что произойдет далее.

Эдикт верно констатировал два пункта: Эмануэл служит Богу и служит собственным интересам. Но третий пункт — «служение королевству?!» Эмануэлу нужен был второй этап, который бы не допустил, чтобы его собственные действия вступили в силу. По совету крестившегося еврея Леви Бен Шем-Това Мануэль приказал схватить еврейских детей по всей Португалии. Детей должны были силой отобрать у родителей и обратить в веру. Цель этого нового фараоновского указа заключалась в том, чтобы заставить родителей последовать: воссоединиться с детьми можно было только под Крестом.

Возникшие в результате протесты и возмущение не ограничились еврейскими домами. Многие христианские семьи, тронутые бесчеловечной атакой, помогали прятать еврейских детей. В собственном совете короля росло несогласие, ведомое будущим епископом Силвеша Фернандо Коутиньо. Странное распутье развело старого христианина Коутиньо и новичка, бывшего еврея, Шем-Това по разные стороны баррикады.

Очевидцы-христиане с сочувствием описывают сцены страдания и геройства. Некоторые евреи, протестуя и рыдая, присоединялись к своим детям в крестильной купели. Другие предпочли «освятить Имя Божие». Как в Масаде и во время первого крестового похода в Германии, как сообщается, упорное ядро тех, кто отказался принять христианство в Испании, убивали своё потомство, спасая их от того, что казалось горчайшей судьбой. Это была героическая бесчеловечность, нежеланная жертва Авраама, выявившая каменную твердость под кротким образом еврея. Но на разверзавшуюся катастрофу это не дало никакого эффекта, кроме побега в вечность. Мануэль добился своего.

Если крещение — это земельная юдоль, а мученическая смерть — небесная, то евреи поделились между ними. Но правда сложнее; поэтому и возник португальский Марранизм. Именно потому, что, выбирая земную жизнь, евреи продолжали цепляться за небеса, и появились марраны, включившие это противоречие в саму ткань своего существования. И, поскольку одно противоречие порождает другое, такая форма существования, вместо того чтобы прервать мученическую судьбу, постоянно поддерживала ее, несмотря на пришедшие в последствие инквизицию и террор. Крестя евреев и предвидя потребности будущего, португальские власти под угрозой смерти заставили евреев избавиться от всех еврейских книги лиссабонской синагоги, как первый шаг к стиранию памяти об Иудаизм. Мануэл, король-бизнесмен, нашел книгам эффективное и прибыльное применение (предложенное ему ново-христианским советником). Евреи владели многими ценными книгами, часть из которых были привезена из Испании беженцами. Мануэл конфисковал книги, а затем продал их еврейским общинам за границей, от Марокко до индийского Кочина.

Мусульманам, наряду с евреями, также было приказано покинуть Португалию. Но никаких усилий, чтобы обратить их в христианство силой, не предпринималось. С ними обращались осторожно, чтобы избежать реакции мусульманских стран. У евреев не было страны, которая могла бы их защитить. Однако Мануэл гарантировал своим указом, что в течение переходного периода в 20 лет никто не будет проверять искренность веры обращенных евреев. Это естественно, — объяснил Мануэль Папе, испанским королям и набожным христианинам, — как вся община может в одночасье (насильно) поменять своё сердце; откуда они знают обычаи новой религии? И все же указ Мануэла звучал как молчаливое приглашение к иудействованию. Нуждающимся в поддержке, находящимся на грани отчаяния евреям, Мануэл, казалось, говорил: оставайтесь евреями под христианским прикрытием — только оставайтесь!

Приближался сентябрь — объявленный крайний срок для евреев покинуть Португалию. Мануэл не собирался их отпускать. Он закрыл все порты, кроме Лиссабона, и когда двадцать тысяч евреев из других городов приехали в Лиссабон для отъезда, он арестовал их всех. Кто сказал, что они должны уехать? Пусть лучше крестятся! Согнанные в переполненные помещения, лишенные достаточного количества

еды и сна, забитые угрозами и уговорами со стороны королевских эмиссаров (среди них еще один еврейский отступник), многие из евреев поддались. Другие настаивали, требуя отъезда, но Мануэл держал их до истечения установленного срока, а затем объявил, что, не подчинившись его указу, они лишаются свободы и являются его рабами. Им некуда было идти — кроме как в купель.

Таким образом, португальское изгнание оказалось своей противоположностью. Это было массовое тюремное заключение. В 1499 г. Мануэл закрепил эту политику новым указом, запретив новым христианам покидать страну, а старым христианам — покупать их недвижимость или выдавать им векселя (чтобы те могли бежать). Запрет был снят 10 лет спустя, но вернулся в 1530-х вместе с инквизицией.

Все же, какому-то меньшинству разрешили уехать. Среди них королевскому астроному Аврааму Закуто, потребовавшему такую награду за свои картографические услуги государю. Если верить Закуто, утверждавшему, что в 1492 г. «главная мощь еврейской Кастилии ушла в Португалию», то Испанскую трагедию еврейской истории следует называть Португальской. Из Испании евреи были изгнаны, но в Португалии их «главная мощь» была утеряна навсегда.

Тем не менее, возникший португальский марранизм просуществовал ещё столетия. Его яркие осколки ещё вернутся к иудаизму за границей в шестнадцатом и семнадцатом веках, сигнализируя возвращение евреев в Западную Европу и распространяя новые надежды и проблемы, куда бы они ни пришли.

Вскоре после спланированного «изгнания» и обращения евреев Мануэль женился на Изабелле. Церемония прошла скромно, поскольку умирал брат невесты. Он оставил жену беременной и если та родит мальчика, то ребёнок, а не Изабелла, унаследует Кастилию и Арагон. Мальчик родился…мертвым и португальскую чету вызвали в Толедо для официальной встречи, посвященной наследованию испанского королевства. Затем молодая Изабелла умерла при родах. Ее опечаленные родители держали на руках ребенка, будущего короля всей Иберии. Однако его смерть в возрасте двух лет положила конец и страхам, и большим надеждам. Затем Мануэл женился на Марии, младшей сестре покойной жены (от которой однажды отказался). Мария родила ему наследника и еще девятерых детей. Но Кастилия и Арагон перешли к ее старшей сестре, получившей прозвище «безумная Хуана». Кастилией правил в качестве регента ее отец Фердинанд.

Евреи были принесены в жертву безрезультатно…

Ассимиляция

Занятый мыслями о заморских перспективах, Мануэл уделял мало внимания ассимиляции евреев. Обращенные, но относительно свободные от преследования за ересь многие евреи мало меняли свой образ жизни, и их соседи продолжали называть их так.

Синагоги были закрыты, книги на иврите конфискованы (за исключением медицинских — профессия должна продолжаться). Многие новообращенные продолжали молиться по памяти и соблюдать еврейские праздники, пусть и ошибаясь в датах. Тем временем по воскресеньям они ходили в церкви, слушали мессу, причащались, учились молиться на латыни и исповедоваться, знакомясь с новой культурой, которую пытались свести к простой видимости. К ним подходил лозунг еврейского Просвещения XIX века: Будь евреем дома и [универсальным] человеком снаружи» — с заменой «человека» на «католик». Так складывалась двойственная система жизни. Марранизм в Португалии отличался от Испании (там под жестоким давлением ассимиляция шла быстрее и глубже). В Португалии же новые христиане, иудействующие или нет, в целом являлись мощным полу-организованным сообществом, проявляющим значительную внутреннюю групповую солидарность. Со временем они стали независимы от короля и даже держали собственного посла при папском дворе.

Прежде всего, новые христиане производили впечатление своей численностью. Из миллиона жителей Португалии около 12% были недавно окрещенными евреями. Гораздо значительнее была их доля среди городского населения, где концентрировались деньги, власть, политика, обучение и торговля. Даже в Испании с пятью-шестью миллионами жителей до 1492 г. доля новых христиан в городах превышала 10%, а иногда, как в Авиле, достигала 30%. В Португалии было значительно меньше городов и относительно гораздо больше бывших евреев: неудивительно, что их вскоре — с негодованием — почувствовали во многих сферах португальской жизни, прежде всего в международной торговле. Дело случая, что открытия Васко да Гамы совпали с насильственным обращением евреев. Но этот случай имел огромные последствия. С вступлением Португалии в эпоху глобальной торговли новым христианам не нужно было торопиться в центры богатства и власти: эти центры сами приближались к ним. Им нужно было только модернизировать и расширить свои старые еврейские роли, чтобы оказаться в центре новой системы международной торговли, которую они сами и помогали возводить.

Из XV века Португалия вышла морской державой, но еще не торговой. Расположенная в дальнем углу Европы Португалия не принимала участия в международной торговле и не имела опыта крупных торговых центров Италии и Фландрии. Затем вдруг ей понадобились инициатива и опыт, превосходящие эти центры. Когда Индийский и Атлантический океан заменили узкие горизонты Средиземноморья, крупная торговая арена потребовала новых методов торговли и коммуникаций; новых объемов капитала, принятия риска с большим интервалом между инвестициями и доходами; новых сложных способов обмена.

Как и в Испании, в Португалии была своя доля мелких дворян, слишком гордых, чтобы быть продуктивными, с пренебрежением смотревшие на все, что пахнет работой или коммерцией. В качестве бывших евреев новые христиане традиционно были ориентированы на торговлю и финансы, и свободны от иберийской одержимости честью и квази-благородством. Как и в Испании, они высоко ценили труд, профессиональное мастерство и умелое обращение с деньгами и товарами — качества, принесшие им много злобы и морального презрения от общества, которое по тем же причинам жизненно нуждалось в них. Менее изолированные и запуганные, чем испанские конверсо и проявив большую силу воли, они смогли лучше воспользоваться еврейской традицией взаимной помощи и поддержки. И по той же причине в глазах старых христиан они несли образ чужих — иных внутри — даже больше, чем их испанские предшественники. В Португалии не было периода, когда бы старые христиане ожидали от бывших евреев искренней ассимиляции; а затем, разочаровавшись, использовали это разочарование в качестве оружия в социально-экономической конкуренции. Если в Испании прошло полвека до вспышки анти-новохристианского погрома, то в Португалии на это ушло меньше десяти лет.

Лиссабонская резня

Это произошло в апреле 1506 г. Уже полгода Лиссабон страдал от чумы, сопровождаемой страданиями и голодом среди низших слоев общества. Король Мануэль частично эвакуировал город, сам возглавив отъезд. Но у простых людей не было альтернативы, а богатые горожане тоже оставались, поскольку торговля продолжалась и порт был полон зарубежных кораблей.

Затем произошел классический инцидент. В ночь на 17 апреля была арестована группа новых христиан, обвиненная в тайном праздновании пасхального седера. Через пару дней виновные были освобождены и среди населения, искавшего козлов отпущения, поползли слухи, не столь уж невероятные, о взятках и злоупотреблениях. Песах опасно близок к Пасхе — давнему источнику антиеврейских взрывов. И в воскресенье, когда толпы людей собрались в монастыре Сан-Домингуш, произошло чудо. Распятие в часовне начало излучать таинственный внутренний свет. «Как кусок дерева может творить чудеса? — произнес кто-то слишком громко, — Полейте на него водой.» Первыми отреагировала группа женщин. Несчастного богохульника выволокли из монастыря и с помощью мужчин избили до смерти и разорвали его тело на части. Та же участь постигла прибежавшего на площадь брата; и оба тела бросили в костер. Толпа требовала смерти и сожжения всех евреев. От эскалации ситуации в большой бунт могла спасти сильная властная рука. Но местный магистрат после тщетной попытки произвести аресты, фактически сбежал со своими людьми.

Дело Божие взяли на себя два монаха-доминиканца. Они были катализаторами, превратившими инцидент в крупный бунт и резню, бушевавшую, по крайней мере, четыре дня и закончившуюся открытым восстанием против короля. Толпа в ярости неслась, врываясь в дома, убивая встретившихся новых христиан, грабя и насилуя. Сотни трупов складывали на площадь Сан-Домингос (площадь Святого Доминика), чтобы сжечь. Вскоре была организована благотворительная акция — сбор денег на покупку дров для костра.

Об ужасах тех днях рассказано в нескольких источниках. Немецкий хроникер, мало сочувствующий «новым христианам или евреям», но здравомыслящий, писал, что не поверил бы своей собственной истории, если бы не был ее свидетелем… Девушек и женщин, тщетно искавших убежища выволакивали из церковных алтарей. Беременных бросали из окон на пики. В физической бойне на стороне мародеров женщины участвовали не меньше, чем мужчины. Количество убитых новых христиан оценивалось в 4000. Даже преувеличенная в 2 раза, эта цифра огромна для демографии того времени.

По известному нам паттерну еврейской истории (знакомому с Испании 1391 г.) погром стал не только религиозным, но социальным восстанием против установленного порядка и короля. Когда Мануэл наконец нашел в себе решимость подавить мятеж, он сурово наказал виновных, подстрекателей и бездействовавшую власть. Двух доминиканцев задушили гарротой и сожгли их трупы; другие потеряли жизнь или имущество, а Лиссабон на пару лет лишился городского Совета.

Дуальность как избранная форма существования

Лиссабонская резня имела еще одно непосредственное последствие: В 1507 г. Мануэл дал новым христианам больше свободы. Теперь они могли покидать страну и возвращаться по своему желанию, вывозить деньги, продавать свою недвижимость старым христианам и обменивать векселя. Эмигранты не считались изгоями; могли вернуться, когда пожелают, сохраняя, по сути, звание португальцев. Это способствовало созданию «португальского» торгового сообщество за рубежом. Даже те, кто в прошлом эмигрировал нелегально, теперь были помилованы и им было разрешено вернуться. Единственным условием для эмигрантов стало требование отправляться в христианские земли; мусульмане, в добавок к неверности, стали ещё и экономическим врагом Португалии. В 1512 г. Мануэл также продлил на 16 лет свободу новообращенных от проверки искренности их христианства, что для конверсос почти равнялось эмансипации. В результате, среди своего населения Мануэл заработал титул еврейского короля, а в еврейских книгах остался «Фараоном» и «Аманом».

Колебания Мануэла понятны. Евреи, хлынувшие массивной волной в Португалию поставили Мануэла лицом к лицу с неизведанным. Его общий курс теперь определялся методом проб и ошибок. Первоначально он оставил евреев в Португалии по экономическим причинам. Но могут ли они эффективно действовать, когда условия требуют их всемирной роль и присутствия, в то время как им запрещено свободно перемещаться и переводить капитал? Новые меры были рассчитаны на то, чтобы избавить страну от наиболее проблемных иудействующих, сохранив при этом остальных, предоставив им относительную религиозную свободу.

Если король верил, что такой мер пакет предотвратит массовую эмиграцию, то он доказал свою правоту. Действительно, поток эмигрантов последовал. Не все марраны уехали, чтобы стать евреями: некоторые отправились в центры заграничной торговли, в том числе во вновь открытых землях. Но большинство осталось в Португалии, что стало фактом первостепенной важности для создания их будущей идентичности и самовосприятие.

Оставшиеся в Португалии не обязательно делали выбор в пользу ассимиляции. Значительная часть скорее выбрала двойную жизнь — противоречие, присущее их ситуации, к которой они начали привыкать. В каком-то смысле они повторили паттерн, заложенный в момент их насильственного крещения: попытку одновременно цепляться за небо и за землю — ища земную судьбу и жилище в Португалии, а спасение — в Законе Моисея. Марраны не стояли перед априорным выбором между двумя альтернативами; они уже жили в одной из них — и перед ними стоял вопрос, собираются ли они ломать свою жизнь, выбирая другую. То, что многие решили остаться, не означало желания ассимилировать; но так или иначе выбранная ситуация привела к характерной для них дуальности. Мы не должны, конечно, предполагать, что все испытывали одинаковый религиозный дискомфорт. Многие хранили свою привязанность к иудаизму — но как к интимной тайне, дорогому владению, воспоминанию о чем-то в прошлом, не доминирующему в повседневной жизни и решениях. Другие, подумывая об отъезде, откладывали его из года в год, будучи уверенными, что такая возможность существует — и так до 1530-х, когда двери снова захлопнулись на многие десятилетия. Их неспособность эмигрировать, пока ворота были открыты, не означает внезапное исчезновение португальского марранизма, а скорее его окончательное отделение от иудаизма и формирование как отдельного этно-религиозного явления.

С точки зрения социально-экономической, указ 1507 г. снял последние барьеры на пути новых христиан к высшим позициям в финансах и внешней торговле. Вскоре они достигли выдающегося положения, практически монополизировав новые товарные рынки, такие как сахар, и (в меньшей степени) торговлю специями, редкими породами древесины, чаем, кофе и перевозку рабов. Многие (вероятно, большинство) занимались мелкой торговлей, ремеслами и производством; но их главный вклад и источник огромных состояний и политического положения была внешняя торговля.

Социально-экономическая роль новых христиан также помогла сформировать их как группу. По численности они составляли от четверти до трети городского населения и, видимо, самую многочисленную подгруппу коммерческого среднего класса. По функции они были сердцем и двигателем новой буржуазии. В названии, то есть в глазах других — это были люди бизнеса (homens de negócios), термин, не требовавший пояснений. Однако, их коллективное «я» сформировали три ингредиента: раса, прежняя религия и социально-экономическая роль. Это также отличало их от евреев. Для последних их социально-экономическая функция была лишь дополнением к еврейской идентичности. В то время как для новых христиан их идентичность представляла собой равный сплав всех трех — достаточно расплывчатый, чтобы позволить пограничные случаи, но достаточно отчетливый, чтобы не сводиться только к одному из его ингредиентов.

Битва против инквизиции

Битва с инквизицией началась в Португалии в 1531 г., когда страной правил Жоан III и срок поблажек Мануэла подходил к концу. Новые христиане страдали от ненависти низших слоев общества и духовенства; им завидовали конкуренты-бюргеры. И в отличие от Испании веком ранее, они также вызывали негодование многих представителей португальской знати и высших слоев духовенства. Португальская элита страдала от мучительного конфликта идентичности. Их собственная оценка и реальность совершенно разнились. В XVI веке португальский король стал главнейшим купцом в мире. Его агенты и воины занимались крупной торговлей и самостоятельным кредитованием. Так поступали даже священнослужители и религиозные ордена, которые, подобно иезуитам, финансировали свою миссионерскую деятельность за счет деловых отношений, иногда включающих работорговлю. Этой реальности противилась португальская система ценностей, продолжавшая с презрением и чувством вины смотреть на нечистые занятия. На фоне противоречия между жизнью и ценностями, реальностью и абстрактным идеалом возникла потребность в чужаках, внутренних иностранцах, на которых можно спроецировать презираемые новые качества. Новые христиане были чужими не только по расе, но и по занятиям, воплощая все чуждое тому, что португальская элита хотела видеть, как свой истинный облик.

Старая христианская элита совершила акт мнимого очищения, основанный на самообмане. Новые христиане удовлетворяли психологическую потребность их окружавших не меньше, чем экономическую, и посредством последней. Именно эти чужие, а не истинные христиане были homens de negócios — термин, прилипший к группе новых христиан. Так новые христиане помогли Португалии стать торговой державой и скрыть этот факт от самих себя.

С самого начала в португальскую торговлю было вовлечено много иностранцев — итальянцев, немецких и фламандских купцов-банкиров. Но, начиная со второй половины XVI века, их превзошли новые христиане. Религиозно Португалия была заинтересована в их ассимиляции: три десятилетия религиозной вседозволенности пробудили в них иудействование, религиозные сомнения и прочие ереси. Это следовало остановить. И здесь снова ирония взяла верх. Когда инквизиция наконец пришла в действие, ее давление, подчеркнув чужеродность новых христиан, усилило их солидарность.

Желание ввести инквизицию подогревалось финансовым положением короля. Различные сделки привели к тому, что расходы короля взлетели даже выше его торговых доходов. Инквизиция, по оценкам короля, успокоила бы не только Бога, население, и священнослужителей, но и его казначея. Конфискации служила бы косвенным механизмом налогообложения — суровым, но, безусловно, справедливым и во славу Господа. (Это, однако, не являлось точкой зрения Папы Римского, который специально запретил королю использовать инквизицию в качестве механизма выкачивания денег.)

Для учреждения инквизиции потребовалось 16 лет дипломатической борьбы и еще десятилетие для консолидации работы. Обвинение новых христиан в землетрясении 1531 г. стал сигналом к первому выстрелу. Джоан III обратился к Папе Римскому с просьбой разрешить создать собственную инквизицию в Португалии. После некоторых колебаний папа Климент VII назначил инквизитора, и тут же началась серия противоречивых метаний туда-сюда, когда Климент и два его преемника приостанавливали, пересматривали, возобновляли и аннулировали свои собственные действия. Даже на смертном одре Климент продлил буллу о помиловании новым христианам, которую он уже однажды выдал и однажды приостановил.

Главной движущей силой этих колебаний была власть и деньги новых христиан. Как только первые тайные сношения между королем и папой были раскрыты, новые христиане самоорганизовались на борьбу. Вскоре у них появился свой «посол» в Ватикане, некий Дуарте де Паз, проживший десять лет в Риме и ставший влиятельным в римской курии. Огромные ресурсы Паза и отсутствие сдерживающих соображений сделали его особенно подходящим для взаимодействия с папским двором эпохи Возрождения, известного своей коррупцией и интригами. Проницательностью, энергией и новохристианским золотом, Паз проложил себе путь в покои ведущих кардиналов. Официальный португальского посол в Риме, разозлившись, писал Джоану III, что эти князья Церкви — всего лишь «обычные купцы», торгующие своей совестью ради мирских благ.

Рим эпохи Возрождения был не только коррумпирован. Это было также место появления новых гуманистических идей и юристов и богословов, презиравших дух испанской инквизиции; и Паз знал, как извлечь из этого преимущество. Среди прелатов, подкупленных «новыми христианами», было два последовательных Папских нунция в Лиссабоне. Этот пост имел решающее значение, поскольку представлял интересы Святого Престола. Официальная позиция «новых христиан» заключалось в том, что они были верными христианами, а король Португалии был заинтересован только в их деньгах. Но для правдоподобного звучания они выбрали другую линию убеждения. Как вы можете ожидать, что некоторые новые христиане не отклонятся, когда их отцы были вынуждены принять христианство против воли? Их ситуация требует христианского милосердия, а не инквизиторов. Полученное христианское милосердие имело форму особой буллы о помиловании, предоставлявшей марранам амнистию за все предыдущие преступления против веры, тем самым выкачивая воздух из парусов следственного трибунала. Булла о помиловании стала стержнем битвы, приостанавливаясь и возобновляясь по мере раскачивания маятника. Однажды Климент VII дошел до того, что объявил первоначальное обращение евреев недействительным, поскольку это было сделано силой. Но этот радикальный шаг зашел слишком далеко.

Если гуманистические идеи и коррупция эпохи Возрождения работали на новых христиан, то контрреформация повернула ситуацию против них. В 1536 г. император Карл V вмешался от имени своего зятя Жоана III. Карл был самым могущественным монархом на земле и защитником католицизма против натиска лютеран. Имперские войска стояли в Италии. Как мог Рим отказать в просьбе императора, когда тот просил всего лишь о защите веры. В 1536 г. португальская инквизиция была окончательно учреждена. Чтобы успокоить новых христиан, инквизиции было запрещено конфисковывать имущество в течение десяти лет, и она должна была следовать обычным гражданским процедурам. Инквизиция без инквизиторских процедур — беззубый тигр. Три года прошли без особых ее действий…

Однажды утром 1539 г. Лиссабон проснулся и увидел висящие на главных церквях плакаты: «Мессия еще не пришел» и «Иисус не Мессия». Провокация? Марран по имени Мануэль да Коста под пытками признался в совершении мерзости и был сожжен должным образом. События начали развиваться. В 1540 г. в Лиссабоне прошел первый португальский ауто да фе.

Новые христиане сменили стратегию: теперь они боролись за ограничение власти инквизиции. В 1544 г. их новый посланник в Риме (прежний, де Паз, был тяжело ранен во время покушения) добился величайшей победы: Папа заморозил действия инквизиции и приостановил вынесение всех приговоров. Разгневанный Джоан III изгнал папского нунция, который в свою очередь отлучил инквизиторов от церкви.

Мир между королем и Папой вернулся лишь в 1547 г., когда Португалия неохотно приняла условия Папы: все бывшие осужденные были помилованы; процедуры на какое-то время смягчены, а право на конфискацию имущества вновь отложили на десятилетие.

Таким образом, между насильственным крещением евреев и полномасштабной деятельностью инквизиции прошло полвека (1497–1547 гг.) Эти полвека относительной свободы от судебного преследования сыграли решающую роль в формировании особенной новохристианской общины — или «Нации», как она стала называться. Эта община была гораздо лучше организована, чем в Испании, и гораздо ярче выражена среди городского населения. Настолько, что название «португалец» прилипло к новохристианской “нации” в целом, особенно за границей.

Когда португальская инквизиция, наконец, заработало на полную мощность, ее деятельность была даже жестче и бесчеловечнее, чем испанская. Став государством в государстве, она господствовала над всеми другими судами, гражданскими и церковными, подчиняясь только королю. После роспуска инквизиции многие из ее архивов были уничтожены; до наши дней дожило 36 000 дел. За первые 140 лет эффективной деятельности трибунала как минимум 20 000 человек были осуждены (по самым скромным оценкам) и, по крайней мере, 1400 жертв посланы на костер. Реальные цифры, вероятнее, ещё выше. Более того, эти цифры должны быть дополнены тысячами томившихся в своих камерах и умерших или сошедших с ума до суда, или отпущенных за недоказанностью.