Я не ожидал, что мой статус так высок в связи с моей национальностью. Первый раз за всю историю в этом увидели что-то положительное. Отступать мне было некуда: на кону была честь всех евреев, и я просто обязан был её защитить. В этот момент я увидел в телевизоре Ресина и решил ему позвонить при всех.
ОПЫТ РУССКОЙ РУЛЕТКИ
Очерки моей жизни. Опыт выживания
(Продолжение. Начало в № 5-6/2018 и сл.)
«В безумные времена выживают только те, кто в качестве прививки получил легкую дозу сумасшествия.»
Б. Акунин
Начну с бизнеса… Мне позвонил Харламов (бывший директор «Нафта») и сказал, что у него есть предложение от Соединённых Штатов на кредит в 200 миллионов долларов для нефтяной компании по закупке необходимого оборудования — могу ли я найти такую компанию? Мои друзья такую компанию нашли — это был Мегионнефтегаз. Средняя по размерам компания работала стабильно и добывала нефть хорошего качества. Юрий Николаевич и я встретились с её руководителем. Мы говорили около часа и нашли полное взаимопонимание. Это было хорошее предложение, и он обещал подумать и дать ответ через пару дней. Мы ушли довольные, надеясь на благоприятный результат. На следующий день утром я включил телевизор, и главной новостью было утреннее убийство руководителя Мегионнефтегаза. Его расстреляли из автомата у машины вместе с шофёром. Ну, чем не рулетка…
Ещё несколько случаев из моей жизни. Приведу три типичных примера.
Россия была готова продать одиннадцать тысяч тонн магния из своего резерва. Я нашёл покупателя в США, и мы составили и подписали контракт. От России этот контракт курировало Министерство топливной промышленности. Американская компания открыла счёт в банке согласно контракту.
В этот момент Министерство, вопреки условиям контракта, выставило условие, что сначала компания должна проплатить полтора миллиона долларов, чтобы доказать свою платежеспособность. Это было против всяких правил и сообщить компании об этом я не мог: было стыдно. Что делать? Я пошёл к Харламову и попросил одолжить мне эти полтора миллиона под залог себя — это всё, что я мог. Он поверил мне и согласился. Поздно вечером Юрий Николаевич позвонил и сказал, что деньги ушли из швейцарского банка и утром перейдут на счёт.
Рано утром мой компаньон поехал в Министерство сообщить, что деньги сегодня будут на счету, но ему сказали, что уже поздно и контракт расторгнут. Слава богу, что я успел позвонить Юрию Николаевичу, и он отозвал деньги. Шесть месяцев работы пропали. Этот правовой беспредел исходил от самого государства. Американскую фирму я потерял. Конечно, было понятно, что чиновнику дали взятку, но куда я мог обратиться, если суда нет, а страна живёт по понятиям.
Второй случай. СП (совместное предприятие) «Джиндо Рус» нашло оптового покупателя дерева. Компания из Вирджинии (США) готова была покупать бруски из сосны определённых размеров и без сучков. Мой компаньон Володя нашёл огромный комбинат в Вышнем Волочке. Оборудование на комбинате было итальянское, комбинат был расположен недалеко от порта в Петербурге. На тот момент конкуренты директора, которые группировались вокруг мэра, сожгли огромный склад дерева, и комбинат оказался без сырья и покупателей. Рабочие несколько месяцев не получали зарплату. На комбинате была взрывоопасная ситуация. Директор и его заместитель встретили нас как очень дорогих гостей, называя нас спасителями, и так далее. Но у них не было денег даже на закупку древесины. Я одолжил 23 тысячи долларов и дал комбинату для этих целей. Но у них не оказалось даже пил. Я дал им 3 тысячи долларов своих денег для закупки пил. Казалось бы, что может быть лучше. И вот что из этого получилось.
Дерево закупили не самое лучшее, потому что заготовитель от комбината получил от поставщика откат (взятку). Заместитель, которая была вместе с директором в нашей команде, была задержана на проходной при попытке вывезти часть древесины для своих целей, а наша главная опора — директор комбината — ушёл в запой (запил) и исчез. Как можно работать с этими людьми, если они даже себя спасти не хотят? С большим трудом мне удалось вернуть долг, а свои деньги я потерял.
Третий случай. Наша компания заключила контракт с сибирским комбинатом, у которого была великолепная сосна. Чтобы выплатить зарплату рабочим, они попросили перевести деньги по контракту вперёд, уверяя, что всё будет в порядке. Заказ был выполнен. Проверка показала, что качество брусков отменное. Сибиряки послали груз под дождём в открытых вагонах, и через две недели пути в Петербург пришёл состав с почерневшим и подгнившим деревом. И это только три случая, а сколько их было…
А параллельно бизнесу существовала и личная жизнь, которая временами тоже напоминала русскую рулетку…
Маленькая картинка российской жизни лихих 90-х годов. Примерно в 10 часов вечера раздался шум возле нашей двери. Я посмотрел в глазок и увидел здоровенного мужика, который пытался взломать дверь нашей квартиры. На все мои вопросы он не отвечал, а продолжал упорно ломать дверь. Никто из соседей на шум, естественно, не вышел. Вполне возможно, что он был пьян. Что делать в такой ситуации? В квартире, кроме меня и жены, было двое детей, Илье было два года, Женечке 9 лет. Естественно, я позвонил в милицию. Они ответили, что в данный момент у них нет машины, но если она появится, то они будут минут через сорок и мне надлежит подождать. Я ответил, что я подождать могу, но грабитель вряд ли. Милиционер повесил трубку. И всё это происходило в центре Москвы возле Кутузовского проспекта. Что мне делать? Я достал револьвер, который купил недавно, конечно, без всякого разрешения, купить оружие в то время было легко, взвёл курок и стал ждать. Выбора у меня не было: в квартире было двое маленьких детей. Опыта убивать живых людей я не имел, но обстоятельства заставляли это делать: на власть надежды не было никакой. Я решил, что, когда он взломает дверь, я выстрелю ему в голову — с расстояния в один метр я не промахнусь, а там будь что будет. Примерно это я ему и сказал через дверь. Дверь уже начала поддаваться его усилиям, и я приготовился стрелять. В этот момент он неожиданно бросил ломать дверь и быстро ушёл. Почему он так поступил, я не знаю, но всё обошлось. Милицию я жду и по сей день.
Мы жили в старом 3-хэтажном доме, который построили пленные немцы после войны. Таких домов было пять. Они занимали хороший кусок земли в выгодном месте, недалеко от метро «Филёвский парк». В это время началась приватизация, и я немедленно оформил квартиру в собственность, понимая, что что-то должно произойти. Конечно, у руководства Киевского района напрашивалась мысль снести наши дома и построить многоэтажные, что было бы очень выгодно. Неожиданно вокруг наших домов вырыли канавы и поставили деревянные щиты. Всё говорило о том, что нас будут сносить.
Что будет с нами? Никто ничего не объяснял. Мы жили в таком состоянии год. Продать квартиру было невозможно, поскольку дома были окружены строительными щитами и царила полная неизвестность. Народ в этих домах жил в основном простой, и было много коммунальных квартир. Меня вопрос продажи очень интересовал, так как мы собирались уезжать, а стоимость квартиры при продаже играла важную роль и могла колебаться очень сильно. Однажды вечером мы с женой сидели возле включённого телевизора, где выступал заместитель мэра Москвы по строительству Ресин. Это был диалог с жителями, которые обращались к нему со своими проблемами. Телевизор работал, но мы его не слушали, и каждый занимался своими делами.
В дверь позвонили, и я пошёл узнать, кто это. На пороге стояла делегация жителей от всех пяти домов. Они вошли в квартиру и обратились ко мне со странной просьбой. Она заключалась в том, что дальше так жить нельзя, уже год вокруг домов всё разрыто и наши дома окружены строительными ограждениями. Но больше ничего не происходит, и никто ничего не объясняет, а жить в такой неопределённости долго невозможно. Я согласился, что это действительно так. Дальше они сказали, что я, как единственный еврей (то есть, умный) в нашем дворе, должен обратиться от имени всех жителей к мэру Москвы Лужкову с жалобой на происходящее в нашем микрорайоне.
Я не ожидал, что мой статус так высок в связи с моей национальностью. Первый раз за всю историю в этом увидели что-то положительное. Отступать мне было некуда: на кону была честь всех евреев, и я просто обязан был её защитить. В этот момент я увидел в телевизоре Ресина и решил ему позвонить при всех. Шанса, что его со мной соединят, практически не было, так как в городе проживало около 12-ти миллионов человек, и дозвониться на ТВ было невозможно. Но я решил попробовать и позвонил. Каково же было удивление моё и соседей, когда меня соединили с ним мгновенно. Я объяснил ситуацию, в которой мы оказались, и попросил разобраться — он пообещал. Успех среди соседей был полный — статус был подтверждён. Кроме того, я написал письмо Лужкову и отнес в мэрию. Теперь осталось только ждать. И, надо сказать, что соседи отблагодарили меня, своего защитника, по-царски, они сообщили в райисполком, кто разговаривал с Ресиным и послал жалобу Лужкову, и я, благодаря им, получил опасного врага в лице Киевского райисполкома.
Но виноват был я сам: я же знал, с кем имею дело. Народишко у нас такой, тем более что я был инородцем. Всё это было и раньше, в Средние века, а, скорее всего, и до них. Посмотрите фильм Тарковского «Андрей Рублёв», всё показано и удивляться нечему, да и 4 000 000 доносов во времена товарища Сталина говорят о многом. «Умом Россию не понять…», писал известный поэт Тютчев.
Впрочем, я об этом доносе ещё не знал. Через две недели после моего разговора с вице-мэром всё задышало. Жильцов наших домов стали приглашать в жилищную контору и предлагать жильё. Возле станции метро «Багратионовская», в 300 метрах от нашего дома, были построены три 17-тиэтажных дома, которые были готовы к заселению, и всем жильцам предлагали квартиры там.
Это был идеальный вариант для всех жильцов: вся инфраструктура сохранялась, даже школа. В жилищной конторе я сказал женщинам, которые выписывали ордера, что я не хочу сюрпризов в виде первого и последнего этажа и, если ордер будет нормальный, я заплачу им 500 долларов. Это была приличная сумма по тем временам, да и усилий им никаких прикладывать не надо было, я просто страховал себя. И вот, наконец, нас пригласили в жилищную контору для выдачи смотрового ордера на новую квартиру.
Мы с женой были уверены, что всё хорошо, так как не знали, что соседи меня сдали. Нам вручили ордер, и я уже был готов заплатить 500 долларов, но сотрудница конторы со зловещей улыбкой сказала, что мы рано радуемся и адрес у нас совсем другой. Она также добавила, что жаловаться не надо было. Я всё понял. То, что мы увидели, было ужасно. Нам дали квартиру в доме в двадцати метрах от Киевской железной дороги на последнем этаже 17-ти этажного дома. Все окна, очевидно, для удобства, выходили на железную дорогу — это была месть Киевского исполкома.
Я вернул ордер неподписанным и начал опять бороться с системой, которую знал очень хорошо. Прежде всего, я выяснил свои права как хозяина приватизированной квартиры. Приватизация была делом новым, и большинство людей даже в Исполкоме, понятия не имели о моих правах. Но, с другой стороны, судов фактически не было, так как всё решалось по понятиям: я начальник, ты говно. Как заставить администрацию района исполнять закон?
Три месяца я ходил по инстанциям, доказывая свои права, пока благодарные мне соседи спокойно переезжали в новые квартиры. Наконец, после титанических усилий, меня пригласили к заместителю председателя Киевского райисполкома. Этот человек, в отличие от разного уровня депутатов, с которыми я встречался, действительно мог решить этот вопрос. Я тщательно готовился к встрече, выписав все статьи закона и его толкование. Мы с женой сидели в приёмной и ждали, когда нас пригласят. В этот момент из кабинета выбежала плачущая женщина, а за ней чиновник, выкрикивая какие-то угрозы. Такое начало не предвещало ничего хорошего, но что можно было сделать?
Меня пригласили для беседы. В кабинете были только заместитель председателя и его помощник. Я подал заявление, и зам бегло его прочитал. Прочитав, он сказал, что я ничего не получу и поеду жить туда, куда они меня пошлют. Тогда я ответил, что он грубо нарушает статьи закона о частной собственности на жильё, прочитал выдержки из закона и сказал, что не прощаюсь и — «до встречи в суде», после этого я встал и собрался уходить. Это ему совсем не понравилось. Он попросил меня сесть. Я ему сказал, что не понимаю, зачем обижать своих, переходя на понятный ему язык. Он меня спросил, как я докажу, что я свой. Тогда я попросил его позвонить главному инженеру архитектурной мастерской по Киевскому району Илье, с которым я работал много лет в «Моспроекте 1». Он позвонил ему и передал мне телефонную трубку. Я поздоровался с Ильёй, объяснил ситуацию, а также попросил рассказать, кто я такой, и передал заму трубку. Я не знаю, что Илья ему говорил, но после разговора зам сказал мне, что всё будет в порядке и мне выпишут новый ордер в доме возле метро «Багратионовская». Это была огромная победа, но далась она мне нелегко.
26 декабря вечером я почувствовал сильные боли в правом боку. Это повторялось много раз, как почечные колики. Всегда обезболивающего укола было достаточно. Юля вызвала «скорую помощь». Она приехала довольно быстро, но врач и сестра были без халатов и лекарств. На вопрос, почему они приехали без лекарств, ответа мы не получили. И это столица, что уж говорить о провинции. Стало страшно. Через два часа мы опять вызвали «скорую», но результат был тот же. Глубокой ночью мы вызвали «скорую» в третий раз и всё повторилось, но доктор уговорила меня ехать в больницу, где, как она предполагала, наверное, будут лекарства. Выхода не было, и мы поехали. На улице лежал снег, а температура воздуха была -20 С.
Мы приехали в 51 больницу, и «скорая» оставила меня с женой в приёмной. Никто не появлялся. Минут через двадцать появился мужик лет пятидесяти в белом халате. Я подошел к нему, но он сразу послал меня на три буквы (понятно куда) и скрылся в кабинете. Медицина делала всё возможное, чтобы я умер, но я сопротивлялся. Очевидно, это была последняя попытка Системы задержать меня на Родине любыми средствами. И время выбрали удачное — перед Новым годом, но я очень хотел жить. Через сорок минут из кабинета вышел мужик, очевидно поняв, что мы не уйдём, и спросил, что у меня болит. Мне сделали электрокардиограмму, причём раздели донага и положили на кушетку возле окна. Окно было старое, и из щелей очень дуло холодным воздухом. Я стал крутиться от дикого холода, на что пожилая медсестра обложила меня матом, которого я не слышал со времени моей работы с заключёнными женщинами в Малаховке. Я вежливо предложил ей лечь на моё место, предварительно раздевшись, и получить то же удовольствие от холодного воздуха, но согласия почему-то не получил. Взяли кровь для анализа. И, видно, чувствуя себя виноватым за такой тёплый приём, доктор предложил мне остаться на ночь в больнице на всякий случай. Я принял это заманчивое предложение. Нас в палате было пятеро. Я всё ещё ждал обезболивающего укола, но через два часа ко мне пришёл подвыпивший хирург и сказал, что у меня гнойный аппендицит и есть выбор: немедленно делать операцию или умереть через два часа. Выбор, надо сказать, был небольшой, и я выбрал операцию. Но что ж тогда получается: если бы хоть у одной из трёх «скорых» был обезболивающий укол, а это совсем не дефицит, то она меня бы сразу же убила. Ну, как тут не поверить в Бога? А в том, что мне бы сделали укол, сомнений никаких не было, и тогда — прощай, Америка. Опять русская рулетка!
Я разделся, и меня голого, покрытого только тонкой простынёй, повезли по коридорам в операционную, где после укола анестезиолога я отключился. Проснулся от холода. Я лежал голый на кровати, куда меня, очевидно, сбросили, не покрыв даже простыней. Ну что ж, Москва не Париж, это я понял. Я попросил соседей накрыть меня одеялом, после чего уснул. Утром пришёл уже протрезвевший хирург и сказал, что во время операции аппендицит лопнул у него в руке и что мне здорово повезло…
Я окончательно решил уехать, так как считал, что у этой страны нет будущего, а прошлое и настоящее было ужасным.
«Когда из страны уезжают учёные, инженеры, врачи и остальные представители умственного труда, уезжает цвет народа — интеллигенция, то потом в такой стране правителями становятся плебеи и проходимцы с улицы, а депутатами парламента — базарные спекулянты, спортсмены и артисты».
Харс Енсен, политический советник, Швеция.
Из выступления в комитете Риксдага по миграции. 1932 год.
