©"Заметки по еврейской истории"
  май-июнь 2017 года

Александр Кессених: Родня

Loading

В Ростове так же был уместен
Наш анекдот известных лет:
Евреев вовсе нет в Одессе,
И неевреев – тоже нет.

Александр Кессених

[Дебют]Родня

Главы и наброски к поэме самообслуживания
(1981 – 2017)

ПОСВЯЩЕНИЕ

Вы не находите, как скучно стало нынче в книжных магазинах?
(из случайно подслушанной беседы с.н.с. ФИАНа Г.Аскаряна с продавщицей Академкниги, 1981 год)

Как скучно в книжных магазинах,
Брошюрок стопки, да стишков,
Чье место в мусорных корзинах,
Да ряд тисненых корешков,
— Научной мудрости излишки,
В тугие вбитые тома,
Да классиков великих книжки
Две — три, — вся пища для ума.
Не ту ль бумажную фактуру,
Что попусту пылится тут,
Когда-то как макулатуру
За два — три тома отдадут.
За «Лунный камень», «Даму в белом»,
Да два — три томика Дюма.
И, может, в общем-то и в целом,
В том справедливость есть сама.
И хоть ленив я, но, однако,
С восторгом снес бы этот хлам
За фунт с осьмушкой Пастернака
И даже Беллы триста грамм.
Или, от счастья одурея,
Зажму в трясущихся руках
Кило заветного Андрея,
Быть может… Но, увы и ах,
Хотя в развитии культуры
Мы в целом далеко зашли,
Еще на вес макулатуры
Поэты наши не пошли.
…Когда под вывескою «КНИГИ»
Вступаю в пыльный полумрак,
Я вздрогну и в каком-то сдвиге
Почую: здесь прошел мой враг.
Шаром как будто покатило,
Помыли или помели
Всё, что мне дорого и мило,
А я остался на мели.
И без особенных иллюзий,
Но силой пылкою мечты,
Воззвал я самовольно к Музе:
Явись из пыльной темноты!
Не ты ли, Муза, тут витала,
Не твой ли дух тут всё живил,
Неужто всё иначе стало
И жар поэзии остыл?
Ты, Муза, здесь, — не отлетела,
Побудь со мною, не беги.
Явись! Я сам возмусь за дело,
А ты мне только помоги.
И чудо, чудо! — Вдруг сгустилась
В пустых глубинах полок мгла
И Муза вправду мне явилась
И, улыбаясь, подошла.
Для Музы этой, по секрету,
А впрочем, уж какой секрет! —
Я написал поэму эту,
Которой в магазинах нет.

ВСТУПЛЕНИЕ
Пока в подлунной обитаешь,
Из года в год, день ото дня
Родством всё больше обрастаешь,
Порою вовсе не ценя.

Сидишь без водки и без денег,
Как вдруг обрадует приезд.
«Кто там? » – троюродный брательник
Из мало отдаленных мест.

Живешь, не ведая нимало
О том, что в скорости грозит,
Как вдруг свояк из-за Урала
Проездом в Крым сообразит.

В бумагах строгих спецотдела
За них не отвечаю я:
Родня – совсем другое дело,
Не то чтобы своя семья.

А всё ж со счета их не скинешь,
– Ты мне свояк и не перечь! –
Хоть рюмку с ним, да опрокинешь,
О том о сём поддержишь речь.

Когда ж свояк с семейством схлынет,
Заснешь впервые за три дня,
И вдруг со сна аж в холод кинет,
Поймешь: кругом одна родня.

Под солнцем экваториальным
В густом тропическом лесу
Родня в наряде натуральном
Гуляет с кольцами в носу

И в фешенебельных конторах,
Где air-condition чуть зудит,
У всей вселенной в кредиторах
Опять родня моя сидит.

И в гуле выкриков и свистов
Беснуется моя родня.
«Долой – кричит – ревизьонистов!».
А это, кстати, про меня.

Стоит родня моя в пикетах
И вкалывает обушком,
Пьет на торжественных банкетах
Мартини с птичьим молоком.

Один мой родственник ученый,
Засунув колбу под рентген,
Нашел у всех у нас крученый,
В спираль двойную свитый ген.

Вот так вот и живешь, не зная, –
А это, право, очень жаль, –
Что там таит в себе двойная
В спирали свитая скрижаль.

Другой мой родич или предок
Всё думал: быть или не быть,
И всё ж решился напоследок
Родню частично перебить.

Поступок этакого рода
Нельзя таким уж диким счесть:
В семье и то не без урода,
Ну а в родне и хуже есть.

Родню зазря нельзя обидеть,
Но друга можно выбирать,
Врага лихого ненавидеть
И негодяя презирать.

И всё ж, познав любые беды
И встретив радостные дни,
В час пораженья, в миг победы
Не отрекайся от родни!

Мой родственник Ришад Мазитов –
Мы с ним родня через Булгар –
Сказал: «Довольно реквизитов!
Важней всего общенья дар!»

С роднею лад найти – не шутка,
Ты сам хоть с тещей разберись, –
Задуматься, так станет жутко:
Ну до чего ж различна жизнь!

У них свое вероученье,
Свой счет к природе и судьбе,
Но не прощай им отреченья,
Как не простят его тебе!

Не дай нам Бог опять увидеть,
В крови и в отблесках огня,
Как, отрекаясь, ненавидеть
Друг друга учится родня.

Не то чтоб некий дядя Коля,
Хвативший лишнего старик,
Из прясел выхватил дреколье,
А материк на материк!

Не потому ли так и страшен
Потоп велеречивых фраз,
В которых слышишь: Вы не наши,
Мы – выше вас, вы – ниже нас!

Пророков гнусных есть немало,
Готовых прорицать на бис
Необходимость и начало
Книгосожжений и убийств.

Мы постигали постепенно
Их рыл апостольских оскал,
Когда война кровавой пеной
Плескалась у Кавказских скал…

ГЛАВА ПЕРВАЯ
КАВКАЗ

Родни моей сосредоточье,
Кавказ от Дона до Куры,
Я вижу днем тебя и ночью,
До каждой тропки и горы.

Во мгле темнеют перевалы,
Под солнцем блещут ледники,
Мне жизнь и юность, как бывало,
Твои даруют родники.

Твои грохочут водопады
И моря бурная волна,
Обрушиваясь всей громадой,
Сдирает галечник со дна.

В твоих лесах темно и сыро,
Среди чинар, в тени дубрав,
Кувшин вина, окружье сыра
И пряный привкус южных трав.

И родич родом из Телави
Свой тост подъемлет за Кавказ.
В его торжественной оправе
Наш праздник блещет как алмаз.
………………………………………………
Наш родственник высокочтимый,
Стоящий ныне на Тверском,
Сатрапами царя гонимый,
Но тягой к странствиям влеком,

Здесь побывал во время оно,
Шел на Крестовый перевал
И слушал, как во мгле бездонной
Сердитый Терек подвывал.

И видел за Казбеком хмурым
Косматых облаков гряду,
И встретил над Пассанауром
Счастливой Грузии звезду.

С поры той давней и поныне,
Как им завещанный обет,
К сей поэтической святыне
Свершает странствие поэт.

Таинственней загадки гена,
Великой тайны естества,
Родство поэтов неизменно
Превыше кровного родства.

Певец Востока, кем подарен
Простой напев стране своей,
Был ближе Пушкину, чем барин
Боярских пушкинских кровей.

А где вы, города Кавказа? –
Ваш говор слышу вдалеке
И каждая вторая фраза
Звучит на новом языке.

Когда Господь свой гнев обрушил
На наш родимый Вавилон,
Он очень многое нарушил,
Но не всего добился он.

В иноязычье я немею,
Но, сохранив общенья дар,
«Русули вар» – сказать сумею,
В ответ на «Шен картули хар?»

Племен Кавказа знаменитых
Из тьмы веков тянулся след.
Они арийцев и семитов
Древней. А почему бы нет?

Вглядись в обычай их старинный,
Узоры слова расплети,
Не их ли «гино» или «гвино»
Повсюду встретишь на пути?

В других словах – разнообразье,
Но в этих звуках письмена
Латынью иль арабской вязью
Запечатлели вкус вина.

Теперь младое поколенье,
Зайдя в тбилисский магазин,
Порою зрит без удивленья
Немецкий «вайн», алжирский «вин».

А говорят, в былые годы
Благославенье сим краям
За дар искусства и природы
Вознес наш родственник Хайам.

И в разных языках и странах
Кипит и бродит сотни лет
Как в Икхалтойских пьяных чанах
Кавказских языков букет.

…Не только бурдюки и роги
Красою здешних были мест.
Отсюда родом были боги:
Не только Вакх, но и Гефест.

Медеи помнишь ли гаданья? –
Их сокровенный смысл заметь,
Что здесь по древнему преданью
Впервые выплавили медь.

Недаром на поле Ареса,
Что медным плугом взрыл Ясон,
Щетиной медной взрос агрессор
И той же медью был сражен.

Как просто всё в старинной сказке:
Булыжник в гущу их мечи
И тут же зазвенят о каски
Их смертоносные мечи.

Таким иного нет закона,
Их высевали для резни.
У взросших из зубов дракона
Нет человеческой родни.

До сказки нам какое дело,
Но сказка – ложь, да в ней намек,
Что нива та не оскудела,
Возделанная кем-то впрок.

Взовьется дым над перевалом,
Еще клубится, не осев,
И снова с рвением бывалым
Тот повторяется посев.
………………………………………..
Война гремела за Баксаном
И продвигалась на восток,
Где беженцы стояли станом
В пути нелегком на Моздок.

Там обещали эшелоны
И путь далекий в глубь страны,
Куда проклятые тевтоны
Никак добраться не должны.

Да, в этом страшном отступленьи
Больных, стареющих, седых
Есть та же ярость исступленья,
Что в смертной схватке молодых.

А позади – грохочут танки,
А впереди – вопрос ребром:
Иль смерть в тифу на полустанке
Или в блевотине паром.

Чем дальше – тем страшней, как в сказке,
И каждый ношу нёс свою,
А дядя мой катил в коляске
К Моздоку бабушку мою.

Прогноз начальства был уклончив,
И кто бы помощь предложил…
В то время, третий класс закончив,
Беспечно в лагере я жил.

В лесу сибирском густохвойном
На речку строем нас вели…
Любимый город спал спокойно,
Поскольку от войны вдали.

А где-то там, под Старой Руссой
Служил в дивизии отец…
Кто знал тогда: того искуса
Когда и будет ли конец?

И всё ж в тылах войны кровавой
Во всю неслыханную ширь
По праву венчанная славой
Вставала ты, моя Сибирь!

ГЛАВА ВТОРАЯ
СИБИРЬ

Здесь в дымном шлейфе эшелоны
Стучали кряду столько дней,
Что даже солнце утомленно
Склонялось к западу сильней.

Но в самолетное оконце,
В иллюминатор, стало быть,
Еще чудней смотреть на солнце
И вдаль быстрее солнца плыть.

Там бестолочь аэродрома,
Огни, сибирские снега…
В руках пилота – ортодрома –
Пути кратчайшего дуга.

Вот он спускается всё ниже,
Туман сибирский в окна бьет…
Ты изо всей родни нам ближе,
Сосредоточенный пилот.

Минуты тянутся как годы…
Толчок! Он всё же дотянул.
И вместо Томска нам погода
Подсовывает Барнаул.

Какая мелочь по-сибирски,
Рукой подать – и дома вы.
По-европейски так же близко,
Как от Тамбова до Москвы.

Сибирской меркой жизнь не мерю,
Такое мне не по плечу:
То я в себя не слишком верю,
То слишком многого хочу.

Но мне знакома эта мера,
И тем я всё-таки горжусь,
И потому не для примера
Родства сибирского держусь.

…Со склонов дикого Саяна
Ты поперек Сибири всей
Навстречу льдинам Океана
Вздымаешь волны, Енисей.

Неукротимей и могучей,
Чем сотни слитых вместе рек,
Плывешь свинцово-серой тучей
И не кончаешься вовек.

Какие дремлющие силы
Из самой глубины своей
Сибирь великая излила
В тебя, великий Енисей!

И где ревет твоя стремнина,
Здесь у таежного села
России нашей середина
Чертой незримой пролегла.

Село у бывшего острога,
В сетях и лодках косогор.
Стрекочет где-то у порога
Неутомимый рыбнадзор.

Дома бревенчатые крепки,
Дрова в подворьях, лают псы.
На поле в зарослях сурепки
Топорщит вертолет «усы».

И поспешает к аппарату
Чета уже солидных лет
Из раскулаченных когда-то
И в здешний сосланных повет.

А вы на это мне заметьте,
Что здесь такие не одни.
Да, не одни, но есть и эти.
Не отрекайтесь от родни!

Куда же их несет? – Не знаю,
Быть может город навестить,
Проверить, как там дочь родная,
У зятя, скажем, погостить.

А зять, допустим, из Оскола,
Где прежде жили старики,
Махнул с путевкой комсомола
И вышел здесь в сибиряки.

Один мой родич из Агрыза
Бывал на этом берегу…
Увы, печальная реприза,
Но удержаться не могу.

Сюда он сослан был в составе
Семьи в десяток человек.
Нашелся некто, бывший в праве
Решать судьбу его навек.

Отцовский дом тому по вкусу
Пришелся. Он, смекнув слегка,
Поддавшись модному искусу,
Сослал родню, как кулака.

Навстречу горькому исходу
Оркестры не играли туш,
И усадили на подводу
Детишек ровно восемь душ.

Но тем, кого сопровождали
Цветов букеты и оркестр,
Не стали легче эти дали,
Метель и стужа здешних мест.

Ко славе льдисты здесь ступени,
Каков бы ни был ваш маршрут,
Хранивших гордое терпенье
Во глубине сибирских руд.

И той, единственною в мире,
Страной, мой родич дорогой,
Мы все обязаны Сибири.
Без ней – России быть другой.

И все препоны пересиля,
Мы чаще стали замечать
Как на судьбу и жизнь России
Легла сибирская печать.

Печать гонений и лишений,
Пророческих и смутных снов
И титанических свершений,
И потрясения основ.

Что было – сплыло, снова всплыло
От вольниц, от дворянских фронд,
От войн, где ты бывала тылом,
Сибирь, – великих строек фронт.

А вот страда иного рода
Гигантов пестует иных, –
Норильск тридцать восьмого года,
Норильск годов сороковых.

От счастья плачут доходяги,
Тулупы будут и пайки,
Их сам товарищ Завенягин
Зовет с собой на рудники.

Здесь в крае, равном полумиру,
Не зря, не раз и с давних пор
Вожди страны и командиры
Прошли естественный отбор.

Сибирь их круто отбирала,
Морозом лютым и пургой,
Едучим гнусом пробирала,
Туберкулезом и цингой.

Иные здесь больными стали,
А многих злой недуг скосил…
Отец родной, товарищ Сталин, —
Хвалился тем, что всё сносил.

Друзья по енисейской ссылке,
Давно истлевшие в земле,
Представить не могли бы пылкой
Ему овации в Кремле,

Когда он, грозно брови хмуря,
Текущий сравнивал момент
С жестокой енисейской бурей,
Где гибнет хлипкий элемент.

Но тот, кто тверд и несгибаем,
– Каким казался он вполне, –
Неутомимо выгребает
Навстречу яростной волне.

Лишь вспыхнет взгляд жесток и жуток,
Когда гроза стрелу метнет.
Команде было не до шуток,
Того гляди – перехлестнет.
………………………..
Я загораю в Барнауле,
Как пассажиры говорят,
Стоит туман на карауле,
Снега на много верст подряд.

И полоса аэродрома
В морозной мглистой пелене,
А мне рукой подать до дома,
Рукой подать до Томска мне.

Там столбик дыма завивает
Дом из-под шапки снеговой,
Где мама ждет меня живая,
И мой отец еще живой.

Пока есть отчий дом на свете,
Пока в нем мать жива, всегда,
Где б ни скитался по планете,
Ты возвращаешься сюда.

Сто раз проученный и битый
И за других и за тебя,
Несешь ты к маме не обиды,
А просто – самого себя.

Родня – она, как захотела,
То вознесет, то разнесет,
А мать – совсем другое дело:
И не поможет, да спасет.

Кругом прогресс неутомимо
Вершит дела, торит пути
И подбивает мимо, мимо,
И дальше, дальше все идти.

Вот, дескать, человеком станешь,
А вот не станешь – пропадешь.
Валяй, покуда не устанешь
И где-нибудь не упадешь.

На службе прямо ли под дверью
Иль на больничную кровать…
Покамест вкалывай, не веря,
Что ты способен уставать.

Что не бывает в мире чуда,
Что спесь – здоровью не оплот.
И будешь в том краю, откуда
Уж не вернет Аэрофлот.
………………………………….
Уже прошел пилот на место,
Моторов слушать голоса,
И словно ангел стюардесса
Нас приглашает в небеса.

И призывает пристегнуться
И не курить и замереть,
А там… Воскреснуть и вернуться,
И быть умней и лучше впредь.

Земли своей родные дети
Мы все, но нас зовет в полет
Наш супостат и благодетель,
Родимый наш Аэрофлот.

Еще Европу ночь объемлет,
А над Сибирью встал рассвет,
И, покидая эту землю,
Мы посылаем ей привет.

И отвергает все химеры
Крутой, неумолимый взлет.
На полпути до стратосферы
Повис ревущий самолет.

Тоску, как пламя с крыл сбивая,
Ревут моторы вновь и вновь,
Нас из Сибири вырывая,
Как рвут из памяти любовь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
СНЫ

Привычны наши сны, как будни,
Одно и то же в свой черед
И успокоит, и разбудит,
И нарисует, и сотрет.

На подступах к аэропорту
Рокочет низко самолет.
А сон зажег свою реторту,
Колдует сон и сны мне шлет.

То неисправные приборы,
То от начальства грозный втык,
Придирки, вздоры, разговоры, –
К чему я наяву привык.

Потом стихает тьма ночная,
Лишь ветер за окном скулит.
И громоздиться начинает
В душе всё то, что в ней болит.

Опять кого-то обижаю,
Хочу поправить, – не дано.
Отца живого провожаю,
А знаю, – умер он давно.

Всё гуще ночи паутина,
Я сплю, не ведая о том.
Мне крутят сны кинокартины
О всём хорошем прожитом.

Озера снятся в лунном блеске,
Мне снятся теплые моря,
Тропинки в темном перелеске,
Над степью яркая заря.

Мне снятся женщины и дети,
Неведомые города.
Несут меня по всей планете
К родному дому поезда.

Я дальше сплю, меня не трогай
И не мешай мне видеть сны,
Хотя под утро – вновь тревогой
Они неясною полны.

Куда пойду, – везде препоны,
Кого ищу, – того здесь нет…
Сдаюсь. И умиротворенно
Во сне встречаю я рассвет.

И так привычно ночь за ночью,
Как день за днем рутину дел,
Я эти сны свои воочью
И многократно одолел.

Я прохожу по их дорогам,
В них каждый угол узнаю,
И сам себя за их порогом
В особом мире сознаю.

Как в жизни – всё в них неустройство,
Они заботами полны.
Но изредка другого свойства
Ночами нас тревожат сны.

Один из них мне часто снился,
Сперва был ясен не вполне,
Но постепенно прояснился.
Так вот, хочу об этом сне.

Вот я вылажу из вагона,
Хочу, да не могу быстрей.
Через пути бреду с перрона
В глушь привокзальных пустырей.

Мне кажется, я был здесь прежде.
Нет ни души. Я всё же жду.
В какой-то пасмурной надежде,
Что здесь кого-нибудь найду.

Мне жарко, душно и неловко,
Как будто застит пот глаза,
А на плече моем винтовка,
А на ногах моих кирза.

И пыль на листьях оседает
И небо в черных облаках…
Подходит женщина седая
С моей дочуркой на руках.

Лишь дочку взять, ее головку
К своим губам на миг прижать,
Поправить на плече винтовку
И вновь обратно побежать.

Лишь им насильно улыбнуться,
И пыль кирзою пропахать,
И у вагона оглянуться,
Через пустырь им помахать.

Я вздрогнул вдруг. Мне ясно стало,
Что мой уходит эшелон.
Дочь у чужих. Жена пропала.
А мой сынишка… Где же он?

Какая память не забыла
Всё это страшное во мне,
Что вовсе не со мною было
И вдруг привиделось во сне.

Уходит прошлое навеки,
И с нами наши сны уйдут.
Неужто в двадцать первом веке
Они к потомству перейдут?
И наши дети вновь в постели
От снов тревожных вздрогнут вдруг,
Что деды их не досмотрели,
Поскольку был им недосуг.

Встаю… Светает рано в мае,
Но между тем вокруг всё спит.
Я тихо штору поднимаю…
Мой младший сын во сне сопит.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС

Во граде славном и прекрасном,
Сиречь Ростове на Дону ,
Однажды в рвении напрасном
Я шел искать семью одну.

Я отыскал координаты
В старинной книжке записной,
До дыр протертой и помятой.
Я даже путь припомнил мой.

Вот миновал большую площадь,
Вот дальше память ворошу:
Проспект и дом – чего же проще.
Вот постучусь и вот спрошу…

Я знал, что тети больше нету,
Но, адрес тот семь лет храня,
Я знал, что здесь, в Ростове где-то,
Еще живет моя родня.

Амбал – в плечах сажень косая,
Мне хмуро двери приоткрыл,
И на вопрос: «Была такая?» —
Меня чуть матом не покрыл.

В расстройстве чувств во двор я вышел
И сел у клумбы на скамью.
Один абориген услышал,
Что я ищу семью и чью.

Момент, конечно, был неловкий,
Но всё ж тот не был удивлён
И пояснил – там был Хохловкин,
Хохловкин Гарька – как не он?

А бабушка его? – Не знаю,
Как там фамилия её…
Но всё же бабушка родная,
Он мог бы знать родство своё.

Нет, Гарька строго, по-советски,
Моё мне место указал:
Ни Вишневецких, ни Лаврецких
Ни сном, ни духом он не знал.

Меня ли он, себя ль обидел?
Зачем отрёкся от родни? –
Знать, пользы от нее не видел,
Не то, что в нынешние дни!

В Ростове так же был уместен
Наш анекдот известных лет:
Евреев вовсе нет в Одессе,
И неевреев – тоже нет.

Тогда – как выгодно иль модно,
Придашь судьбе своей извив,
По службе двигаясь свободно
Иль уезжая в Тель-Авив.

Конечно, мы не в куще райской
И шуткой кажется скорей,
Когда скажу как канцлер Крайский:
«А мне плевать, что я – еврей.»

Пускай из паспорта неясно,
И ярких нет в лице примет,
Но нас распознают прекрасно
Те, для кого секретов нет.

Ведь у расиста нюх собачий,
А у марксиста есть чутьё.
С такой родней нельзя иначе, –
Не отречешься от нее!

…Когда бывало на собраньи
Мы пели Интернацьонал,
То ближе, чем в Тьмутаракани,
Евреев спецотдел не брал.

И намекали столь умело:
Катитесь из Москвы добром, –
Вот так вот обстояло дело
В том самом пятьдесят втором.

Когда вперед к великой цели,
Гуртом нас партия вела,
Считалось, что всегда хотели
Стране родной евреи зла.

Они всегда бывали плохи,
За что и прижимали их.
Как, впрочем, и в любой эпохе,
Во всех анналах мировых:

Как родич милый ни старайся,
Быть всех умнее и добрей,
И рогом как ни упирайся,
Не забывай, что ты – еврей.

Ни по культуре, ни по складу
Я сам в евреи не гожусь.
Но, если так уж будет надо,
Я от родни не откажусь.

…Бывало власть в краю Донецком
На каждый день была своя,
Скрывалась в погребе соседском,
Нет, не родня, а мать моя.

Соседка – славный тип славянки,
Жидов бранившая всегда,
То пригласит их до гулянки,
То спрячет, как придет беда.

Когда ж опасность миновала, –
Сменялась власть, в конце концов,
Она ругает их, бывало,
За порчу кадки огурцов.

Я знать не знаю эту даму,
Но не она ли мне родня, –
Когда мою спасала маму,
Она спасала и меня.

ГЛАВА ПЯТАЯ
БЕСЕДЫ НА КУХНЕ

Накрыта стопка хлебной коркой,
На кухне тикают часы,
И прямо на газетке горка
Столь дефицитной колбасы.

Мой старый родич и товарищ,
Толкуем мы с тобой вдвоем,
Потом ты мне чаек заваришь,
Потом закусим и нальем.
Пусть каждый чем-то недоволен,
Но чем-то хвастает порой,
Беседы нашей ход фриволен
И крут критический настрой.

Прочисть извилину сначала,
Сюжет научный разобрав,
И, коль мысля не подкачала,
Коллега скажет: Да – ты – прав!

Потом придет пора в жилетку
Слезу приятелю ронять,
Как нам сорвали пятилетку
И как сумели нас пронять.

И как кругом одни проколы,
И рай для всяческих ослов.
…Вот для примера протоколы
Из тех бесед без лишних слов.

набросок первый
От каждого по способностям

Дай по способностям, – не страшен
Нам этот лозунг, и связать
Его с действительностью нашей
Поди сумей! – Смешно сказать!

Ты, друг, – способен быть министром,
А то и больше. Что гадать!
Но в сорок лет уж больно быстро,
А там – пора концы отдать.

Тот – мог наладить все приборы,
Подвластны все станки тому…
Но бесполезны даже споры:
А нужно ль это ? И кому?

Вон тот способен водки выпить
В присест так литра полтора,
Но должен он за смену выдать
Три тонны угля на гора.

Способен тот на преступленье,
Тот – на безумную любовь.
Способность? – Нет, приспособленье
Вот что нам нужно вновь и вновь!

Пускай наш разум супротивный
Проблемы видит здесь и там,
Но гений административный
Не дремлет и не внемлет нам.

Способности и дарованья
Твои для службы не с руки,
Где все столпы и основанья
Установили дураки.

Ты ищешь философский камень? –
Ищи железную руду,
Крути мозгами и руками,
Глядишь – получишь по труду.

Но труд – он нужен лишь полезный,
Пусть как два пальца обо••ать,
А ты раскаркался, любезный,
Хоть в диссиденты записать.

Не кипятись в напрасном гневе,
Что развернуться не дадут.
Своя довлеет злоба дневи
И на хрен развороты тут.

Забудь о том, на что способен,
Всё это бредни, дорогой,
Будь приспособлен и удобен,
Не то – отыщется другой!

Призывы всех великих хартий –
Всё это – мара, всё – мура.
Ты думаешь, что мистер Картер
Тебя жалеет? – Ни ••••!

Как и твои его заботы,
Чтоб в положении таком
Вам не остаться без работы,
Хотя б остаться дураком.

набросок второй
как быть начальником

Для подчиненного, конечно,
Приказ начальника – закон.
Но что ж он думает, сердечный,
Приказом будучи снабжен?

Знай цену всяким разговорам,
И если я тебе скажу,
Что на начальство клал с прибором,
Так это – так, для куражу.
Ходить в начальствах – род занятий,
Хоть и совсем не для меня,
Но всё же мы – не без понятий!
Начальство – тоже нам родня.

Иной – предмет для анекдота,
Иного – стоит уважать.
Ведь без команды даже рота
Не сможет четко шаг держать.

Вот говорят, потоки грузов
Считает нынче ЭВМ…
Но в автобазе как Кутузов
Сидит начальник между тем.

Заказчиков он знает норов,
Шофёрской жизни чует ритм,
Надежней всяческих приборов,
Верней, чем строгий алгоритм.

Пусть программисты не дремали,
Простои все исключены.
Но вариант – не оптимален:
Когда же к теще на блины?

У ЭВМ выходит гладко,
Вон тех – на стройку, тех на склад.
А тут – звонок! – Меняй раскладку,
А не потрафишь – виноват!

Все ЭВМ в гробу он видит,
На их расчеты он плюет,
Но программистов – не обидит:
Знай только, премии дает.

Что ЭВМ? – У ней программа,
Проста задача и легка,
Ну а водитель, скажем прямо,
Иметь желает левака.

И наш непризнанный Кутузов,
Как Лев Толстой сказал бы тут,
Туда лишь может гнать французов,
Куда они и так бегут.

набросок третий
«активная жизненная позиция»

Дерьмо – цена дерьму, покуда
Его не вывезли в поля,
Где в силу некоего чуда
Им удобряется земля.

Вот тут хлопочут с ним, родимым,
Взывая к тайнам естества,
Чтоб стать ему необходимым
В круговороте вещества.

В подмогу солнцу, ливням, грозам
Его субстанция нужна,
И нарекается навозом
Взамен презренного говна.

Когда на ниве лихолетья
Событий зреет урожай,
Гребут из каждого подклетья,
Земля, приемли и рожай.

Всё есть: землица, солнце, влага
И гениальный агроном.
Но урожаю не во благо,
Когда он брезгует говном.

И чтобы снова зрело семя,
В сияньи солнца, в шуме гроз,
Прими в себя нас, наше время,
Прими, хотя бы как навоз…

набросок четвертый
«хочу быть всеми сразу»

Один сородич по Парнасу,
Своею тяготясь судьбой,
Сказал: «Хочу быть всеми сразу,
Так мало быть самим собой!»

Теперь бы мне его заботы,
Глядишь, и легче б стало вдруг.
Самим собой мне быть охота,
Да всё выходит недосуг.

По службе или по приказу,
Иль сам не знаю для чего
Приходится быть всеми сразу,
Как в службе говорят «И.О.»

Начальником и подчиненным,
Скупцом, глупцом и мудрецом,
Истцом в ущербе причиненном
И, – непременно, – молодцом!

Я этой злостною наукой
Увы, владею уж давно:
Стать раком, лебедем и щукой…
А кем еще? – Не всё ль равно.

Когда же время выпадает
Самим собою стать на срок,
Уже здоровья не хватает,
А ведь его не купишь впрок!

Так кто ж мы есть, мой милый родич.
– Ну, – люди скажут, – и семья.
О чем грустишь, чего городишь:
И ты – не ты, и я – не я!

набросок пятый
о чистоте расы

Россия – Азия? – Конечно,
Но и Европа ? – Да, равно! –
Простор, смыкающий навечно
Две части в целое одно.

Глядит хитро и простовато,
Не дрогнув, примет, коль пришлось,
И косоглазье азиата
И европейца тонкий лоск.

Покровы тьмы и тайн разъяты
Тут нашей мыслью и трудом,
И потому – мы азиаты.
Лишь в этом смысле, но не в том!

Европа ? – А кого бояться?
Ведь ты пойми, и в этом – суть:
Не снизойти и не подняться,
А только руку протянуть.

Встряхни, попробуй, наши гены.
Чего там не найдешь на дне
От тридевятого колена
В едва ли знаемой родне.

Уж их считать давно устали,
И научились их читать,
У нас в родне неандерталец? –
Самим бы нам таким не стать.

набросок заключительный
эпилог 2017

Да что же я на самом деле,
О чём я вспомнил, что пишу?
Те времена уж пролетели
И вас простить меня прошу.

Мой скудный стих не блещет лоском,
Не может чуда сотворить,
Уж не сидеть мне на Козловском,
И с другом тем не говорить.

Не нужно ни европ, ни азий,
Ни остроумных эпиграмм,
И груз казённых безобразий
Давно уж стал привычен нам.

И не порадуешь нас пиром,
Пардон, мой организм больной.
Пора прощаться с этим миром,
И ждёт уже нас мир иной.

Тот мир, в который, если честно,
Не слишком-то и верю я,
Но и не верить неуместно,
Ведь там живут мои друзья.

То восхваляя, то ругая
Героев нынешнего дня,
Пусть говорит совсем другая, –
А всё-таки моя родня!

Share

Александр Кессених: Родня: 2 комментария

  1. М.Тартаковский

    Максим Штурман:
    «Какая классная поэма в стиле Твардовского. Чуть не пропустил — рекомендую!
    …Не то чтоб некий дядя Коля,
    Хвативший лишнего старик,
    Из прясел выхватил дреколье…»

    Понять,как из прясел можно выхватить дреколье, мне не удалось.
    Как не удалось оценить сравнение с Твардовским:
    «…Скоростной военный чёрный
    современный двухмоторный
    самолёт — стальная снасть
    рухнул наземь, завывая,
    Шар Земной пробить желая —
    и в Америку попасть.» («Василий Тёркин»).

  2. Максим Штурман

    Какая классная поэма в стиле Твардовского. Чуть не пропустил — рекомендую!

    С роднею лад найти – не шутка,
    Ты сам хоть с тещей разберись, –
    Задуматься, так станет жутко:
    Ну до чего ж различна жизнь!

    У них свое вероученье,
    Свой счет к природе и судьбе,
    Но не прощай им отреченья,
    Как не простят его тебе!

    Не дай нам Бог опять увидеть,
    В крови и в отблесках огня,
    Как, отрекаясь, ненавидеть
    Друг друга учится родня.

    Не то чтоб некий дядя Коля,
    Хвативший лишнего старик,
    Из прясел выхватил дреколье,
    А материк на материк!

    Не потому ли так и страшен
    Потоп велеречивых фраз,
    В которых слышишь: Вы не наши,
    Мы – выше вас, вы – ниже нас!

    и т.д.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.