Моше говорил правду. При всей любви к потомкам Иакова, разведчики не призвали их взойти в Обетованную Землю. Скорее наоборот, посеяв в народе отчаяние, погасили веру в успех. Плач поднялся над станом Израиля, словно бы не в преддверии великого свершения находились они, а на месте египтян в ночь казни первенцев.
КОРАХ
(отрывок из романа)
(продолжение. Начало в № 5-6/2022 и сл.)
Из сокровенного знания — Сон Моше
Этим утром еще в полудреме Моше ощущал ту размытую границу между сновидением и явью, когда невозможно с точностью определить, погружен ли разум во власть сна или мышление пытается уловить сменяющиеся образы. Должно быть, и то и другое происходило одновременно, совершенно перемешавшись в его сознании, что и в правду соответствовало обстоятельствам последних сорока дней и тридцати девяти ночей. Он находился в просторной камере, наполненной легким воздухом, излучающим голубоватый свет. Причем воздух и свет как будто переходили друг в друга, а скорее всего являлись одним и тем же. Моше медленно парил, различая границы камеры на небольшом отдалении. Очевидным представлялось и то, что пространство вокруг может вместить целый мир со всеми его горами, морями и человеческими эмоциями. Он ощущал прозрачную пустоту, а главное, в воздухе не было ничего такого, к чему можно или нужно было бы стремиться. С приятным удивлением Моше обнаружил, что не испытывает никаких желаний, и его ум не занят мыслями. Состояние полета казалось настолько сладким, что, если бы не отдаленное осознание сна, он бы решил, что находится в Эдемском саду. Если можно назвать райским садом ощущение легкости и абсолютного счастья, которые он испытывал, купаясь в голубоватом сиянии.
Вдруг Моше заметил, как его безмятежный рай пронзает тонкий рубиновый луч. Он исходил откуда-то сверху, из стенки камеры, вернее, стенка переходила в луч, была его источником, а может быть, луч был ее внезапным продолжением. От луча расходился мощный поток тепла, и не оставалось сомнений, что он в состоянии не просто нагреть, а раскалить и даже взорвать уютную камеру. В отсутствие луча Моше сам являлся мягким светом, необходимым, естественным, без цели, мыслей и чувственных ощущений. Но теперь он осознал себя чем-то отдельным от окружающего воздуха, душой, воспринимающей самое себя. Он уже не только созерцал, но и пытался понять смысл своего существования. Рубиновый луч обозначал некую высшую волю, принеся с собой целеполагание в дотоле бессмысленную неподвижность.
Затем стали происходить уже совершенно непонятные вещи. Вдоль луча по всей длине наметились шарообразные выпуклости, постепенно оформляющиеся в сферы рубинового оттенка. Они вырастали из самого луча и теперь он пронизывал их сверху вниз, к воображаемому центру камеры, где парила душа, имя которой Моше. По мере расширения, сферы теряли изначальный цвет, наследуемый от луча, приобретая свой собственный; каждая сфера — уникальный, отличный от других оттенок.
Всматриваясь, Моше сделал вывод, что в сферах отражаются различные стороны реальности, и именно так, как он эту реальность себе представлял. Причем видел он не предметы, ибо никаких предметов вокруг не существовало, а проявления свойств его души. В одной сфере он узрел доброту и милосердие — качества, которые он уже начал ощущать в себе. Эта сфера была огромной, она заслоняла еще несколько других, как показалось Моше, три или четыре, излучающие такой прекрасный свет, что на них можно было смотреть бесконечно. Чуть поодаль висела сфера меньшего размера, как показалось Моше, сероватого оттенка. Она словно бы пыталась ограничить влияние этой огромной, ближней, оказывая давление на воображаемый, связующий их рычаг. Однако, у нее явно не хватало силы для достижения равновесия.
По мере роста делалось очевидно, что сферам становится тесно на лучевой оси. Они надувались все сильнее и невольно им приходилось раздвигаться в стороны, расталкивая друг друга. Увеличиваясь в размерах, каждая сфера стремились подчеркнуть свою значимость среди прочих. Стройный их порядок стал нарушаться. Красуясь и переливаясь, они пытались перетянуть на себя тонкую нитевидную, как виделось Моше, структуру, отчего та перекосилась, потеряв изначальное очарование.
Рубиновый луч был едва заметен за телами шаров, и Моше даже показалось, что свет вокруг несколько потускнел по сравнению с изначальным. Самая нижняя большая сфера выглядела особенно тяжелой. Моше хотел прикоснуться к ней, но даже мысленно этого никак не удавалось сделать. Вокруг нее словно сгустился эфир, не позволяя проникнуть к переливающейся оболочке. Сферы продолжали беспорядочно расползаться, будто управляющая воля утратила на них всякое влияние.
И тогда случилась катастрофа: не в силах выдерживать внутреннего давления, сферы начали взрываться, разлетаясь на крупные и мелкие части. Эти обломки скорлупы сами представляли из себя свет, но скорее твердо-пористый и более матовый по сравнению с тем, что они в себе скрывали. Осколки пытались ухватить разлетающиеся искры, чтобы сохранить в себе остаток внутреннего света. Они разлетались в стороны, к стенкам камеры, и Моше хотелось дотронуться хотя бы до одной из них. Однако, осколки сфер были решительно недосягаемы, ибо ничего физического в мире еще не обозначилось. Им овладело состояние расстройства, беспомощности, невозможности осуществить задуманное; мир рушился у него на глазах и он никак не мог этому воспрепятствовать.
Спустя некоторое время Моше начал ощущать свое тело, научился двигаться и переворачиваться. Он все отчетливее осознавал, что уже не погружен в камеру света, а заставляет свой разум продлить сновидение еще на несколько мгновений. Теперь он находился вовне; о луче и сферах оставалось лишь размышлять, направляя игру своего воображения. Пространство воздушного света безнадежно исчезло, и возвращение в него скорее всего было невозможно.
Окончательно пробудившись ото сна, он обнаружил себя лежащим на травяной подстилке в тени горного выступа. Стоя у края обрыва спиной к Моше, Мастер смотрел в долину, где утренний туман поднимался над станом Израиля.
— Ты долго не просыпался, — промолвил Мастер, не отрывая взгляда от облаков над долиной.
— Я видел… чувствовал, — начал было Моше, не совсем понимая, как облечь в слова пережитое им в предутреннем сне.
— Я знаю, — успокоил Мастер. — Не переживай, не все потеряно. Тебе еще найдется работа.
— Что все это означает? Объясни! — взмолился Моше. — Я проснулся в холодном поту. Мне показалось, мир рушится.
— Охотно, — глубоким голосом изрек Мастер и неспешно повернулся к Моше лицом.
Тот сразу почувствовал спокойствие и уверенность. С миром все было в порядке, и возможно, он играл в этом некую роль.
— Твои великие предшественники тоже видели сны. Иакову была показана лестница со снующими по ней ангелами, и образ этот сопровождал его до исполнения всех предназначенных ему дней. Его первенец Йосеф умел понимать не только свои сны, но и хитроумно истолковывать чужие. Это, как тебе известно, привело его к цели, которой по нашему плану он должен был достигнуть. Тебе же привелось увидеть самые основы сотворения мира и влияние на него со стороны Творца.
Показать и дать человеку почувствовать такое можно только во время сна, поскольку вам не дана способность объять общий замысел во всем его величии и многообразии. Ибо для Высшей Мудрости мир прост — он выстраивается весь сразу, без необходимости усложнения на уровне деталей. Но ваш разум не в состоянии воспринять сущее в этой простоте. Чтобы вы могли усвоить его хотя бы отчасти, необходимо дать вам представление в виде взаимосвязанных структур. И одну из таких структур ты видел на грани сна и реальности. Хотя твое сновидение было куда реальнее, чем та повседневность, в которой люди бесцельно крадут у себя отведенное им время. Поэтому запомни и научи остальных: НЕ КРАДИ.
Мастер сделал паузу, давая Моше время собраться с мыслями.
— В человеческом языке нет подходящих понятий, чтобы описать то вечное и бесконечное одиночество, в котором находится Творец этого мира. Собственно идея Творения и заключалась в том, чтобы создать себе партнера и собеседника, для совместной, если желаешь, игры в бисер. Вы, люди, задуманы как существа общественные. Никто из вас не в силах продержаться и нескольких дней в полной изоляции от других — с душой могут случиться необратимые перемены и ее придется забирать в починку.
— Что же заложено в нашей глубинной основе? — спросил Моше. — И насколько тебе интересно иметь с нами дело?
— Вы создавались по образу и подобию. Это означает, что образ ваш, человеческий, напоминает устройство мира, которое тебе приоткрылось во сне. Изначально он существовал только в замысле и назывался Адам Кадмон, ибо был подобен человеку, вернее прообразу человека. В этом смысле человек и мир близки, ибо устроены по схожим принципам. Ты увидел его воплощение в виде рубинового луча, пришедшего из бесконечности в центр освободившегося пространства, где и находилась твоя душа, самый глубокий ее корень. Это нелегко понять, поскольку не следует из вашего чувственного опыта. Поэтому просто можешь поверить мне, запомнить и передать остальным: изучая мир вокруг, сможешь лучше познать себя. И наоборот: прислушиваясь к себе, полнее и глубже постигнешь все Творение.
Что же касается подобия, оно дает вам самый необходимый навык, которым вы и уподобляетесь Богу — быть со-творцами. Именно творчество отличает вас от прочих живых существ. Развивайте в себе эту способность. Украшайте мир, привносите в него себя, фантазируйте и обогащайте природу своим творчеством — это и будет вашим путем ко мне.
— Что это был за голубоватый свет, в котором я находился? И зачем из луча сначала появились, а потом вдребезги разбились разновеликие сферы?
— В свое время Первый Человек задавался этими же вопросами, — слегка мечтательно проговорил Мастер. В определенном смысле ему довелось лицезреть в живую то, что ты видел во сне.
Пространство, заполненное слабым свечением, образовалось в Боге, внутри него, и предназначалось для сотворения мира и человека. Бог убрал себя, точнее, преуменьшил свое присутствие в этом месте, оставив легкий светящийся воздух, чтобы мир мог поддерживаться волей творца. Это называется первое сокращение.
Луч, направленный из бесконечности в центр светящегося пространства, как я тебе уже объяснял, называется Адам Кадмон, и является проявлением божественной воли. В разнообразии сфер, словно через цветные фильтры, Бог проявляется в мире своими качествами, которые наследуются людьми именно потому, что вы созданы по образу и подобию. Качества эти можно условно обозначить так: Воля, Мудрость, Осознание, Постижение, Милосердие, Самоограничение, Совершенство, Вечность, Величие, Основательность и Царственность. Пока для тебя это лишь названия, но со временем ты постигнешь сущность почти всех сфер. В разлаженности их взаимодействия проявляются невзрослые качества человеческой души: они словно бы воюют друг с другом за собственную значимость, не осознавая, что нет среди них плохих качеств — есть лишь неправильные пропорции. Построить разумную и сбалансированную структуру они смогут лишь когда осознают важность других свойств наравне с собой. Тогда отношения качеств наладятся, и возникнет цельная взрослая душа.
— Но как же они смогут… они же разлетелись на осколки и рассыпались искрами света?
— Верно. То, что ты видел называется разбиение сосудов. Несовершенные сферы не в силах были удерживать в себе высший свет, и он в конце концов разорвал их. Однако теперь наступает твоя очередь действовать. Ты отвечаешь здесь за все человечество: которое живет сейчас и которое появится в будущем. Ваша задача — собрать осколки, найти разлетевшиеся искры света и воссоздать целостную структуру. Чтобы все качества проявились в правильной мере. Осознайте это, научитесь действовать и попытайтесь выстроить из себя нового Адама.
— Да, но как? — Моше был ошарашен свалившейся на него задачей. Он почувствовал, что слегка заикается, как прежде. — Я даже не представляю, с чего начать…
— Я знаю, — успокоил Мастер, — такой задачи для целого народа еще никто в мире не решал. Ты первый, и опыт твой может оказаться бесценным.
Моше молчал.
— Ты получил от меня Скрижали Завета. Следуй им сам и научи народ Закону и Милосердию.
Моше молчал.
— Я наделил вас разумом с двумя особыми свойствами, которые и делают вас людьми. Одно отвечает за эмпатию; его можно представить себе как нечто зеркальное — для того, чтобы вы научились понимать чувства других. Другое связано с торможением — для того, чтобы вы, оторвались от животных инстинктов и сумели построить гуманное общество.[1]
И знай: человек — такое живое существо, у которого есть разум, речь, умелые руки и способность решать, как всё это использовать. Воспитание ума заключается в поиске и разрешении противоречий. Красота — в узнавании цитат. Поэтому творчество будет для вас подражанием великим образцам.
И еще. Ваши отношения с Богом могут быть разными. Вы можете Его любить, бояться, трепетать перед Его величием; вы можете не слушаться Его, спорить с Ним, даже Его проклинать — все это разнообразит восприятие того, кто выше вас. Бог не прощает лишь одного — забвения.
Моше не знал, что ответить. Обещать что-либо от своего имени, а тем более от имени всего народа, было нелепо и глупо. Поняв, что главное напутствие ему дано, он собрался спускаться вниз.
— Да, чуть не забыл, — услышал он голос Мастера. — Когда все будет сделано, и вы приведете мир к истине, как последний акт, сотрите из-под Небес память об Амалеке. Не забудьте!
Промах Разведчиков
Выйдя из Шатра Откровения, Моше несколько минут стоял, глядя перед собой. Услышанное необходимо было осмыслить, а осмыслив, все правильно организовать. За последние недели люди отвыкли от активных действий. Жизнь в стане вошла в свою колею, и внешний наблюдатель отметил бы в среде Израиля некое сонное состояние. И действительно, почти ничего не происходило. Никто не пахал землю, да и какая пахота в пустыне? Никто не запасал дров — а где здесь леса? Даже немногочисленный скот пасся сам по себе на небольших лужайках у подножия гор.
Подобная леность тела и души казалась вполне естественной. Еда с водой имелись, только собирай да разливай. Вещи удивительным образом не пачкались, поэтому не было необходимости заниматься стиркой. Родители подрастающих детей рассказывали друг другу истории и вовсе невероятные: якобы, одежда на детях не только не изнашивалась, но и росла вместе с ними. Поэтому отпадала надобность в пошиве новой.
У всего этого вынужденного, но и приятного безделья имелась, однако, и обратная сторона. От необходимости добывать хлеб в поте лица людей избавили для особой надобности: освободить время для изучения Закона. Эксперимент Небес создавался практически без черновиков, на чистовую, и участникам, подписавшимся словами Сделаем и Услышим, следовало соответствовать высочайшему замыслу. Изучение, а главное, практическое исполнение заповедей — вот в чем заключалась их задача. В инкубаторе пустыни взращивался первый в тысячелетней цивилизации социум, которому надлежало испытать на себе иго божественного Закона, чтобы в последствии передать его человечеству.
* * *
К шатру собраний постепенно подтягивались представители колен. Люди собрались уважаемые, обладавшие известным авторитетом в своих родах и семьях.
Неторопливо рассаживаясь в кругу, ведя друг с другом еле слышные разговоры, они вопросительно посматривали на Моше. Тот стоял в стороне с несколько отсутствующим видом, словно бы не обращая внимание на собравшихся. Внезапно беседа прервалась, и в шатре повисла молчаливая пауза. Улучив момент, Моше обратился к собравшимся.
— Он говорил со мной этим утром. Нам приказано подняться и идти в Землю.
Среди присутствующих возникло неуверенное движение, словно их застали врасплох. Первый подал голос Калев, представитель колена Йегуды.
— Вне всякого сомнения, мы должны следовать Его воле. Но скажи, как скоро нужно сниматься с места? Не следует ли сначала осмотреться, разведать дорогу, узнать, с кем нам придется встретиться там, за горой?
— Ты сказал, — Моше слегка поклонился Калеву. — Именно об этом я и спросил Его.
— И что же? — отозвались хором несколько голосов.
Моше на мгновение задумался.
— Как бы это описать… Он словно бы пожал плечами. Это, как мне кажется, означало вот что: «Я не очень понимаю, зачем это тебе, но решай сам. Мое слово ты знаешь».
В шатре зашумели. В самом деле, впервые Израиль столкнулся с ситуацией, когда Всевышний оставил решение на откуп людям. В то же время воля Его была обозначена недвусмысленно, так что казалось странным сомневаться в своих действиях. Первым поднялся Йешуа:
— Господа мои и учители, — обратился он к обществу, — я младший в этом почетном собрании. Но я отвечаю за общую безопасность. После войны с Амалеком у нас накопился определенный опыт самообороны. Вряд ли найдутся народы, которые осмелятся препятствовать нам пройти там, где потребуется, и занять Землю, которую Он нам дарит. Поэтому я — за немедленное исполнение приказа. Дорога через гору открыта.
Он сел. Реакцией на его речь были скептические вздохи и покачивание головами. Слово взял Шафат сын Хори из колена Шимона. При этом глаза Моше обозначили легкую улыбку. То же отразилось и на лицах прочих участников. И было от чего.
С древних времен, со знаменитой истории с братьями, продавшими Йосефа в Египет, между сыновьями Леи и Рахели, двух жен праотца Иакова, сложилось состояние спора. Спор этот был выражен неявно, дело никогда не доходило до взаимной перепалки, однако его духовные корни уходили глубоко в первопричинность бытия. Дорога против города, весла против якоря, движение против стабильности — все это порождало необходимую для развития энергию, но и удерживало равновесие в среде Израиля. И когда поднимал свой голос потомок Йосефа, немедленно восставал и кто-то из Шимона, главного его оппонента. Именно это и происходило сейчас перед глазами улыбающихся представителей. Шафат, предводитель Шимона, не мог не уравновесить реплики Йешуа из колена Эфраима, сына Йосефа.
— Ты храбрый парень, — погрозил он пальцем молодому человеку. — И мы все признательны тебе за твое геройство. Где были бы мы, если бы не твой отряд? Однако, в стане у нас, как вы понимаете, не только воины. И я бы не стал лезть в чужие земли вот так, сломя голову, даже не узнав, что там. Бог Израиля оставил решение на наше усмотрение, и я считаю необходимым провести разведку.
Шафат сел, поблагодарив собрание легким наклоном головы. Поскольку прочие согласно кивнули, Моше подытожил.
— Я предполагал общее согласие в том, что нужно больше разузнать о месте, где нам предстоит поселиться. Поэтому и пригласил вас на этот совет. Я хотел бы просить столь уважаемых мужей отправиться за гору с тем, чтобы по возвращении познакомить народ с нашей Землей. Разузнайте, какова она, какие люди живут там, в городах они или в поле, какие плоды приносит земля. Что в ней ценного, удивительного, обетованного? Я надеюсь, что после вашего возвращения люди в радости и ликовании отправятся в даруемую нам страну, текущую молоком и медом. Этим мы вознесем благодарность Творцу.
— Это честь для меня!
— Почту за честь, — раздались в ответ голоса.
Покидая шатер собрания, мужи кланялись Моше и друг другу.
— Останься на минуту, мой мальчик, — шепнул Моше своему ученику.
Когда они остались вдвоем, он усадил Йешуа на свое место и какое-то время прохаживался по шатру. Потом обнял молодого человека за плечи.
— Послушай, я боюсь, что здесь не все так просто. Я посылаю двенадцать человек по нашему взаимному согласию. Несмотря на общий жизнеутверждающий настрой, меня беспокоит, чем все это закончится. Я не могу прозреть будущее, но все же хотел бы выполнить то, что в моих силах.
Йешуа удивленно вопросительно смотрел на учителя, не смея, однако, перебивать.
— Ты помнишь историю о том, как Авраам и Сарра ждали наследника?
— Конечно. После двадцати семи лет ожидания к ним явились три ангела.
— И что же тогда произошло?
— Архангел Габриэль провернул фокус с их именами. — Радость наполнила Йешуа: он мог показать себя в излюбленной теме, преподанной ему Моше. — Ведь Сарра была тогда еще Сарай, а Авраам Аврамом. Тогда он взял из имени Сарай букву Йуд и разделил ее на две буквы Хей. И добавил каждому в имя. Получились Авраам и Сарра.
— А зачем это было делать? — продолжал раскручивать Моше.
— Замысел Габриэля заключался в том, что буква Хей возглавляет слово Хайа — жизнь. Таким образом, два новых имени породили жизнь — Ицхака.
— А почему оказалось возможным такое разбиение?
— Потому что численное значение Йуд — десять. А Хей — пять.
Йешуа, хотя и отвечал со знанием дела, не мог взять в толк, куда клонит учитель.
— Хорошо, молодец, — Моше снисходительно улыбнулся. — Традицию ты усвоил превосходно. Но есть одна вещица, о которой я тебе не рассказывал, и о которой знают немногие. Во всяком случае, пока что.
Моше сделал выжидательную паузу, Йешуа впился в него глазами.
— Тот самый Йуд, породив два Хейя, не исчез из мира. Он остался здесь, как некая вещь, подобная скрижалям Завета или золотому тельцу. Эта буква предназначена для применения в необходимой ситуации, когда многое будет зависеть от успешного исхода дела.
Йешуа смотрел на Моше, силясь связать всю эту историю с их сегодняшними задачами.
— Эту букву Йуд подарил мне сам Габриэль, когда я был там. — Моше кивнул головой в сторону горы. — Не удивляйся, там были и другие подарки, порой совершенно диковинные. Например, ангел смерти преподнес мне золотой совок для воскурений. Но это другая история.
Вся эпопея с разведчиками вдруг отошла на задний план. То ли в руках, то ли на посохе Моше возник и засветился голубым некий штрих, перевернутая запятая. Штрих вращался в воздухе, и становилось ясно, что перед ними предмет из другого мира. «Йуд«, — понял Йешуа, и в ту же секунду услышал голос учителя:
— С него начинается Тетраграмматон — Четырехбуквенное Имя Бога. Отныне она встроена в твое имя, и ты теперь Йегошуа. Это пригодится тебе при восхождении в Землю. Она защитит вас от негостеприимных хозяев, а главное, от самих себя. Не подведи, узнай о нашей Земле все лучшее и принеси это обратно в стан.
* * *
Сорок дней минуло с того дня, как разведчики покинули лагерь. В шатре собрания Моше и Аарон ожидали Кораха, чтобы обсудить некое происшествие, закончившееся для обоих неожиданно и оставившее неприятный осадок. Дело, и впрямь, было весьма деликатным, и, хотя Аарон и Моше старались не придавать его огласке, слухи о странной пропаже их сестры Мирьам поползли по некоторым семьям левитов. Тем не менее, оба считали, что Корах должен узнать о произошедшем именно от них, а не из народной молвы.
Занавесь откинулась перед вошедшим. Наливая себе воды, он уже обращался к присутствующим:
— Что с сестрой?
— Ага, значит ты уже слышал…
— Слухи у нас ползут, как змеи из-под камня, — заметил Корах. — Нет, ничего определенного. Кто-то видел Мирьам, закутанную в ткань с ног до головы, якобы покидающую стан в направлении Парана.
Моше с Аароном переглянулись.
— Что? — вскинулся Корах. — Что у вас здесь произошло?
Аарон протянул к нему руку, беря за локоть.
— Надеюсь, все обернется счастливо. Это я во всем виноват.
— Да что же случилось-то, скажите, наконец, толком, — не выдержал Корах, чувствуя колебания братьев.
— Нам с сестрой, — начал Аарон, — нам с сестрой стало жаль Ципору, его жену. — Он кивнул на Моше. Ты ведь знаешь, что он отослал ее и детей.
Корах едва заметно кивнул. Моше опустил глаза, прикрыв лицо ладонью. Видимо, рана эта была для него все еще свежа. Он действительно отослал Ципору с детьми в стан левитов, подальше от шатра откровения. Это случилось еще до его первого подъема на гору. Понимая, что сам себе больше не принадлежит, сделавшись проводником Слова между Богом Израиля и его народом, Моше отдалился от семьи и жил отдельно в своем шатре на краю стана. Была для него в этом забота о своих близких, которых не следовало посвящать в перипетии непросто складывающихся отношений Неба и Земли.
Корах знал об этом и уважал выбор своего друга, догадываясь, чего ему это стоит.
— Мы с сестрой, — продолжал Аарон, — были настолько нетактичны, что, придя к брату в шатер, позволили себе упрекнуть его в невнимании к жене… мы даже назвали ее кушиткой[2] из-за ее красивого лица и точеного стана. Господи, и как у нас язык повернулся? Мне стыдно, когда я об этом вспоминаю.
Аарон, привстав, обнял брата.
— Прости нас, мы хотели, как лучше.
— Ну что ты, брат, конечно. Я все понимаю, и не держу на вас никакой обиды. Только бы с Мирьам все обошлось.
— Так что с ней? — Корах вернул Аарона к его рассказу.
— Так вот, к сожалению, сестра очень напирала на брошенную Ципору, живущую, словно вдова. Тогда послышался голос Небес. Он приказал Моше выйти из шатра. Когда мы с Мирьам остались вдвоем, до нашего слуха донеслись Его слова:
«Вы оба знаете, как я говорю к своим пророкам. Они слышат меня словно во сне и поступают, как они поняли. Не таков раб мой Моше. Перед ним открыты двери этого мира, и он видит его таким, какой он есть. Я не разговариваю с ним загадками, которые ему приходилось бы разгадывать. Моя речь к нему ясная и понятная, и таковой переходит от него к вам. Как же вы могли усомниться в его действиях?»
— Мы с Мирьам окаменели от ужаса и обрушившегося на нас стыда. Я не припомню, чтобы мне когда-то в жизни было так стыдно. То же могу с уверенностью сказать и о ней. Мы уже хотели раскаяться, но Он продолжал:
«За то, что усомнилась ты в брате своем Моше и оговорила его упреками, понесешь наказание».
— И в то же мгновение она покрылась белой проказой, так что не единого места здоровой кожи на ней не осталось. Увидев это, мы с Моше возопили: «Не гневайся! Прости ее! Забери у нас все, только сестру оставь!» Тогда Он произнес:
«Если отец уличит дочь в неуважении, не должна ли она сгореть со стыда? Семь дней будет Мирьам вне стана. После этого пройдет ее болезнь, и она вернется».
Аарон замолчал. Казалось воздух настолько звонок, что вот-вот его разрежет молния. Корах перевел дух.
— Ну… раз Он сказал, значит так тому и быть. Когда же седьмой день?
— Уже завтра, — произнес Моше. — Но мы решили непременно доверить тебе эту историю. Мне кажется, дело это не вполне семейное. Я думаю, Он хочет, чтобы мы из нее что-то вынесли.
В этот момент занавесь отодвинулась, и в проеме показалось лицо жены Аарона:
— Вернулись! — почти прокричала она, — Они вернулись.
* * *
На месте, где семь недель назад произошло рождение золотого тельца, а затем состоялся суд над участниками, собралась внушительная толпа. В ее центре вернувшиеся разведчики демонстрировали собравшимся огромную кисть черно-синего винограда. Ягоды были настолько крупными, что скорее напоминали горсть спелых слив. Издали слышались возгласы восторга, однако приблизившись к толпе, Моше увидел лица скорее озабоченные, чем радостные. Дождавшись, пока ликование успокоится, он обратился к представителям колен.
— Ваше возвращение принесло радость в лагерь Израиля. И уже сейчас мы можем дивиться размерам плодов, что родит Земля, данная нам Богом. Расскажите же о ней. Не упустите ни одной подробности, чтобы сердце наше наполнилось радостью. Душа моя готова выпрыгнуть и унестись через гору от одного осознания, что совсем скоро Обетованная Земля примет нас в свои объятия.
Молчание неуверенности было ему ответом, когда Шафат из колена Шимона прервал паузу.
— Ты знаешь нас как людей ответственных и любящих свой народ. Иначе ты не послал бы нас в это непростое путешествие. Все что мы увидели и чему были свидетелями, донесем до тебя и до всего собрания, не утаив ни единой мелочи, ибо нет в Земле этой мелочей.
Шафат глубоко вздохнул, словно примеряя вес своих слов.
— Поднялись мы в Землю Обетованную и высмотрели ее от горы Хеврон на севере до пустыни Цын на юге, где Паран. И взошли на красные горы, что на востоке, и узрели оттуда Окраинное море. Истинно говорю, и одиннадцать братьев моих тому свидетели: благословенна Земля, текущая молоком и медом. И вот в подтверждение наших слов доказательство ее плодородия.
Он сделал знак рукой, и двое разведчиков подняли шест с привязанной к нему гигантской виноградной кистью. У окружающих вырвался вздох восхищения. Однако, не было радости в глазах говорившего, а была в них озабоченность и тревога.
— Семь народов живет в этой Земле, — продолжал он. — Народов сильных, не в пример нам. Города их обнесены укрепленными стенами, так что вряд ли найдется в мире армия, способная завоевать их. Мы видели, — он обвел глазами своих товарищей, — мы видели там людей великанского роста. Таких, что, подняв свой посох, — он обернулся к Моше, — ты едва ли достанешь им до колена. С древних времен остались они в этой Земле, не знавшей потопа. Спустившись с неба, взяли они себе в жены дщерей человеческих.
И поняли мы, что не одолеть нам сих великанов. И сделались мы неприметной саранчой в собственных наших глазах, превратились в ничто, в прах земли. И рады были мы, что и те великаны узрели в нас лишь мелких муравьев.
Во время всего рассказа Шафата можно было видеть, как радостное выражение лиц вокруг сменяется страхом и отчаянием. Тогда вступил Калев из колена Йегуды.
— Все верно, что вы услышали здесь собственными ушами, сыны Израиля. Однако, все это не повод, чтобы впадать в уныние. Всевышний указал свою волю, он с нами, а значит любое наше начинание увенчается успехом. Ни великаны, ни прочие чудеса благословенной Земли не должны стать препятствием для восхождения в нее. Находясь там, мы чувствовали себя с ней одним целым. Так не проявим же малодушия и завоюем ее под облаками славы Всевышнего!
— А ты подумал о тех, кто не может воевать? — снова вступил Шафат. Женщины, дети, старики — с ними что будет?
Голос его звучал глубоко и весомо, так что окружающие моментально подпали под его внушительную речь.
— Сейчас мы живем, не беспокоясь о насущном хлебе. У нас есть вода и пища. Одежды наши не портятся и не пачкаются, бытовые заботы сведены к минимуму. Все, чем занимаются люди — это изучение Торы и божественного закона, сообщаемого нам через Моше. Представьте же себе, что из оазиса чистой духовности люди вынуждены будут погрузиться в повседневную жизнь: сами обрабатывать землю, сами пахать и сеять, сами пасти стада. Скажи, с большой ли охотою многие из нас покинут свои учебные скамьи, чтобы заняться трудом в поте лица своего?
По толпе прошел ропот:
— Нет, не пойдем, останемся здесь.
— Конечно, — продолжал Шафат, — ведь здесь и от солнечного зноя защищены мы облаками славы. А там, — он махнул рукой в сторону обетованной земли, — там все сами. Никто вам там не поможет.
Неуверенность среди слушающих росла, переходя в смятение.
— И еще одно: уверены ли вы, что всем нужно входить в Землю Обетованную? Уверены? — Он сделал многозначительную паузу, оглядев соплеменников. — Кому-то эта Земля будет желанным раем. А для кого-то — непреодолимым испытанием. Одни от Земли этой плоть от плоти. Другим же следует держаться на ее границах, хотя бы для того, чтобы лучше ее защищать.
Шафат кончил, и на несколько мгновений воцарилось молчание, прерываемое нервными всхлипами. Тогда вперед выступил Йегошуа сын Нуна:
— Учитель, братья, — обратился он к Моше и разведчикам. — Сорок дней провели мы в обещанной нам Земле. Мы лицезрели ее города, ее плоды и населяющие ее народы. Но не забывайте: для нас это было знакомство с нашим будущим домом. Вспомните, какой восторг испытали мы, впервые увидев гроздья спелого винограда. Некоторые представили себя в роли заботливых садоводов, взращивающих этот сад. А сколько чудес еще таит ее волшебное чрево! Поэтому призываю вас, братья, к тому же самому, к чему призывал сорок дней назад, до начала нашего похода: взойдем в Землю, текущую молоком и медом! И пусть за нами пойдут те, кто добровольно примет на себя ответственность за этот шаг.
Как ни зажигательны были слова Йегошуа, как ни легок и стремителен порыв будущего вождя, неуверенность и смятение большинства уже сделали свое дело. Зловредные слухи расползались по всей общине, и никто не в силах был это остановить. Божий Человек сел на камень, обхватив голову.
— С вашей стороны было бы мудрее обсудить увиденное в закрытом кругу, — едва слышно проговорил он, — и совместно решить, что и как мы сообщим народу. А сейчас сами видите: отчаяние распространяется в нашей среде, словно проказа.
Моше говорил правду. При всей любви к потомкам Иакова, разведчики не призвали их взойти в Обетованную Землю. Скорее наоборот, посеяв в народе отчаяние, погасили веру в успех. Плач поднялся над станом Израиля, словно бы не в преддверии великого свершения находились они, а на месте египтян в ночь казни первенцев.
* * *
Опустив голову, Моше зашел в шатер откровения. Никакого Мастера здесь не было, только голос из-под облаков славы, укрывавших шатер от прочих глаз.
— Ну что, вернулись твои разведчики? — в тоне слышался оттенок сарказма. — И много хорошего рассказали они о заветной Земле?
— Я знаю, я снова виноват, — потупил взгляд Божий Человек. — Не следовало выслушивать их прилюдно. Сначала нужно было обсудить среди вождей, а уж потом решить, что сообщать людям.
— Ну да, конечно, — сарказм лишь усилился, — так и поступают все порядочные узурпаторы. Народу следует знать только то, что решат наверху. Для этого власть нанимает специальных людей, которые понятно и доходчиво объяснят все что требуется. И сама же власть порой становится жертвой собственной лжи, поскольку не в состоянии разобраться, какие послания кому предназначены.
Моше молчал, оправдываться было нечем.
— Ты же получаешь учение дословно, чтобы точь-в-точь передать его потомкам Иакова. Они должны это слышать от тебя, а не от каких-то там разведчиков.
— Я надеялся на их любезные слова о Земле, куда ты ведешь нас. Я рассчитывал, что их рассказы поднимут дух народа, и обещанная Земля станет ими вожделенна.
— Это хорошо, что ты так подумал, — холодно произнес голос. — И я понимаю, что тобой двигали самые лучшие побуждения. Но как раз подобным благим намерениям и обязан мир своим плачевным состоянием. Первый Человек был не чета вам, на него молились ангелы, поскольку путали его со своим создателем. Он тоже хотел, как лучше, а получилось… ты сам прекрасно знаешь, что получилось.
— Да, — Моше покивал головой.
— Ладно, что сделано, то сделано, и вернуть уже ничего нельзя. — Голос сделался спокойным и ровным. — Многие вещи, которые совершаются в этом мире, должны происходить не потому, что мы хотим кого-то наказать — нам как раз от этого нет ни радости, ни пользы. А совершаются они для того, чтобы мир оставался более устойчивым. Нужно уменьшить риск утраты порядка и погружения в хаос. Поэтому я даже не настаиваю, чтобы ты передавал этим несчастным то, что сейчас услышишь. Все отныне будет происходить с ними само по себе, им не придется принимать трудных решений.
— Я готов, — произнес Моше, понимая, что такие слова вряд ли предпосланы хорошим новостям.
— Скажи сынам Израилевым, — начал голос, — что за свое упрямство и нежелание слушать того, кто ведет их твердой рукой, не войдут они в Землю Обетованную во всю свою жизнь. Будут они сорок лет скитаться по пустыне — по году за каждый день, что высматривали они в моей Земле. И все старше двадцати лет полягут в пустыне и будут погребены там. Их же дети войдут в Землю, которую обещал я вашим праотцам.
Моше упал на колени:
— Смилуйся над ними! За что претерпевали все эти люди? Во имя чего пришли сюда?
— Во имя детей, — был ответ. — Хотя и у самих была возможность, но они ей пренебрегли. Прислушайся, какой рев стоит над станом евреев. Словно бы казнят их, а не ведут в Землю, текущую молоком и медом. Так вот, скажи народу, что коль скоро решили они стенать без причины, то причину я им найду. И пускай не удивляются, что многие беды произойдут с ними и их потомками в этот день девятого числа летнего месяца Ава.
— А как же Йегошуа и Калев? Они же призывали всех по твоему слову вступать в Землю.
— Да, я знаю. Эти двое войдут в нее вместе с детьми. Причем твой ученик поведет их.
Моше склонился.
— К сожалению, осознанно или нет, разведчики повернули один из рычагов будущего очень невыгодным для их потомков образом. Как ты сам о себе думаешь, так видят тебя и другие. В собственных глазах они низвели себя до мелкой саранчи — таковыми же и предстали перед древними народами, населяющими эту Землю. И народы увидели их убогими, униженными, вечно виноватыми. Они станут презирать и обвинять вас во всех возможных несчастьях. Образ изгоев теперь пребывает с вами и лежит отпечатком на будущих поколениях. Рычаг этот слишком весом, чтобы так просто убрать его из мира. Поэтому придется жить так, пока сыны Израиля не покажут, на что они способны.
Моше молчал. Что он мог на это ответить.
— Некрасиво себя переоценивать. Но это еще полбеды. Про такого скажут — напыщенный идиот. А вот недооценка своих возможностей — промах очень серьезный. Это значит, что человек по своей воле не исчерпал отпущенный ему дар. Мог внести свою долю в исправление мира, но не внес. Не доучил, не достроил, недолюбил. Мир для вас как накрытый стол — выбирай, что хочешь, узнавай, присматривайся. Ежедневно яства обновляются, так что вы всегда можете открыть для себя что-то новое. Не пренебрегайте возможностями, ибо там, на суде, с вас спросится за каждую из них.
* * *
Выйдя из Шатра Откровения, Божий Человек оказался перед ожидавшей его толпой. Евреи смотрели на него в надежде, но слышались и вечные причитания: “Зачем мы покинули Мицраим, ведь там было хорошо и безопасно, и по праздникам подкидывали мясо”. Моше возвысил голос и передал все, что услышал в шатре, слово в слово. Среди воплей, встретивших не самые приятные новости он расслышал и призывы искупить непослушание Богу здесь и немедленно. Наутро несколько сотен человек, обуреваемых намерением своими силами исправить мир, выдвинулись в сторону горы, чтобы, хотя и с опозданием, но исполнить волю Всевышнего.
— Стойте, — бежал за ними Моше, — стойте, глупцы. Пустая это затея, мир сегодня не тот, что вчера. Идти нужно было, когда приказывали, потому что Он вел нас. А сегодня Бога нет в вашей среде, а значит, любое начинание обречено на неудачу.
Но запал исправителей был велик, а неудобные речи Моше препятствовали исполнению задуманного. Поднявшись на гору, герои исчезли в желанной стране. Оттуда не вернулся никто.
Примечания
[1] Зеркальными нейронами можно объяснить эмпатию — сочувствие к другим живым существам. Когда мы наблюдаем какое-то действие или состояние другого человека, в нашем мозгу возбуждаются те же участки, что во время собственных действий.
[2] Кушитка — жительница земли Куш — черных земель пустыни.
