©"Заметки по еврейской истории"
  апрель 2022 года

Loading

Нарративы бывают разные — классовые, религиозные, расовые, мистические и т.д. В каждом есть что-то от реального мира, но есть всегда и принципиальная несовместимость с этим миром и… со всеми прочими нарративами, в противном случае возникает недопустимое усложнение картины. Сложность недопустима не только (и не столько) потому, что затрудняет ПОНИМАНИЕ, главная проблема в том, что она исключает ПОСТИЖЕНИЕ — а это совсем не то же самое.

Элла Грайфер

ВЕРИТЕ ЛИ ВЫ В ДЬЯВОЛА?

Ведь что-то есть в нем, ведь что-то есть в нем,
В далеком марше, уносящем в поднебесье,
С ним легче жить, с ним просто и спокойно,
Забыть о том, как истина груба….
Под эти звуки мы все отважны,
Куда идти, уже практически не важно,
Мозги промыли флейты да гобои
И душу рвет мошенница труба.
Н. Болтянская
Элла ГрайферЛетающая ныне по Интернету статья Тимофея Сергейцева «Что Россия должна сделать с Украиной» интересна со многих точек зрения. Прежде всего, конечно, как грамотный программный манифест некоторой силы, которую на первый взгляд легко принять за экстремистский фланг русского национализма. Ну, то есть, оно, конечно, и не без того, но… разберемся. Начнем с оборванного на полуслове заголовка — должна сделать для того, чтобы… что?

Чтобы Украина на нее не напала? Ну так для этого вполне достаточно было бы самой на нее не нападать. Чтобы русскоязычным легче жить стало? Ну так об этом можно было бы договориться или, на худой конец, этих самых русскоязычных к себе забрать, как Израиль с евреями поступает, благо места и денег в России все же поболее, чем в Израиле.

Оказывается, нет. Не снисходит широкая русская душа до столь низменных целей, никакой конкретики ей не надобно, а надобно только и исключительно спасти души заблудших украинцев — помните, как святая инквизиция грешников сжигала — исключительно от большой любви? Чтоб, значит, в ересь не впадали, а все как один правильного мировоззрения придерживались — шаг в сторону, шаг назад считаю за побег, пущу в ход оружие!

И пустили они его таки в ход, 30 лет запускали, треть населения Европы пустили коту под хвост, покуда доперли, что проще и дешевле будет католикам с протестантами разгородиться и жить каждому по своему разумению: чья власть — того и вера. Так почему бы русским с украинцами таким же манером не поступить? Почему бы не плюнуть и не послать их, несознательных, туда, куда сами они надысь российский корабль послали?

А вот нельзя! Душа горит, так и подмывает всех на свете спасать от самих себя. В нацизм они, видишь ли, впали и выпадать никак не хотят… А нацизм-то — он — у-у-у! Сами знаете.

…А вот это вы уже зря. Те, что сами знают, что такое нацизм, чем он отличается от фашизма, с которым его можно считать разве что кузеном, в отличие от большевизма, с которым они уж точно близнецы-братья, никакого нацизма у власти в Украине не обнаружат. А если не у власти, где-то по маргинальным углам, то… его же (нацизма) и в России не меньше.

Но как-то вот нет у меня ощущения, что по этому поводу надо на Россию атомную бомбу сбросить или люксембургской кавалерией оккупировать. Не кажется ли вам, что русские со своим нацизмом как-нибудь сами сумеют разобраться? А украинцы что — дурнее паровоза?

…Да, понимаю, понимаю, вы очень за них волнуетесь, боитесь — не справятся они без вас, не отличат, бедняги, самостоятельно добро от зла… Помните, как у Киплинга про «бремя белых»:

Неси это гордое Бремя —
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.

Но это, конечно Киплинг — расист, а вы — ни боже мой, вы ж не корысти ради, а токмо волею прогресса и гуманизма.

Итак, программная статья, открытая декларация о намерениях, причем, намерения эти, ежели прочесть повнимательней, от намерений тех же нацистов (настоящих!) не отличаются ни на грош, просто обклеены терминологическими ярлычками, декларирующими, что у них даже если и то же самое, то все равно — совсем другое дело.

Где-то я это видела… Ну конечно же, у Стругацких, «Обитаемый остров»: башни-излучатели, под воздействием которых люди простодушные видят действия, свои и начальства, совсем не такими, каковы он есть на самом деле, но куда более осмысленными, возвышенными и благородными. Они к этому привыкли, хотят этого и испытывают настоящую «ломку», если по какой-то причине долгое время не получают очередную порцию своего наркотика. А те, кто их травит… Ну, те-то, конечно, не из простодушных, им это излучение причиняет реальные физические страдания, но они терпят… ради власти.

Так в романе. Ну, а тут у нас сейчас? Ведь текст господина Сергейцева, и тем более множество сочиняемых на его основе текстов более примитивных, определенно служат в современной России «энергетиками», подпиткой для тех, кто нуждается в такой вот картине мира, в том, чтобы беспокоящие, пугающие явления и факты скрывались ярлычками, все объясняющими и поддерживающими уважение к себе. Так где же они — наши современные «башни-излучатели»?

Конечно же, они есть, только принцип их действия не технический, а психотехнический — техника манипуляции массами, и самый главный инструмент ее именуется НАРРАТИВ.

* * *

В это мире ни слов, ни сути,
В этом мире ни слез, ни крови,
И уж наши с тобою судьбы
Не играют всеобщей роли.
А. Галич

Нарратив — термин относительно новый. На традиционные понятия переводят его по-разному: кто-то говорит «рассказ», кто-то «представления», кто-то «демагогия» — это близко, на все-таки не точно.

Нарратив — это альтернативный мир. Гораздо логичнее, постижимее, непротиворечивее и понятнее настоящего. Возьмите, например, «Комманифест» — «История есть борьба классов». В настоящем мире борьба классов, конечно, есть, но есть и еще много чего кроме: бывает борьба наций, религий, племен, бывает, наконец, местами и временами, классовое сотрудничество… А в марксистском нарративе ничего подобного не бывает. Все, что происходит на свете, что бы кто бы ни делал, ни думал и ни говорил, объясняется всегда классовой борьбой и смысл его в том, хорошо это или плохо для рабочего класса.

Не того, то есть, реального рабочего, который своими руками строит дворцы, вокзалы и заводские корпуса, а в выходной радостно откупоривает законную поллитру, но особого, нарративного, гаранта светлого будущего, борца за все хорошее против всего плохого. И быть на его стороне — это вам не зарплату увеличивать, не рабочий день сокращать, но, хату покинув, идти воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать. И все человечество таким образом просто и строго делится на друзей и врагов.

Например, когда мужик (что в Гренаде, что на Тамбовщине) в колхоз идти не хочет, его запросто агентом мировой буржуазии объявить можно, пусть даже и неосознанным: он-то, темный, не понимает, но мы-то знаем…

Нарративы бывают разные — классовые, религиозные, расовые, мистические и т.д. В каждом есть что-то от реального мира, но есть всегда и принципиальная несовместимость с этим миром и… со всеми прочими нарративами, в противном случае возникает недопустимое усложнение картины. Сложность недопустима не только (и не столько) потому, что затрудняет ПОНИМАНИЕ, главная проблема в том, что она исключает ПОСТИЖЕНИЕ — а это совсем не то же самое.

Представьте, например, что некая держава покоряет и оккупирует соседнюю страну, потому что… ну, как сказал Людовик 14-й: «Потому что могу». Это может оказаться выгодным ради обеспечения безопасных границ, приращения территории, добычи дополнительной рабочей силы… Чего уж там — дело житейское. Все эти мотивы можно (и, как правило, не сложно) понять в рамках реального мира.

Но в рамках нарратива понимать такие мотивы не обязательно, и даже понимая, во внимание можно не принимать. Главное — ПОСТИЧЬ высокий, сакральный смысл происходящего. Мы тут не просто грабим, но исполняем великую миссию, законы истории вершим. Помните перевод Ханны Арендт с тоталитарного на человеческий: «Марь-Иванна скончалась», — означает на самом деле: «Ну, я пошел убивать Марь-Иванну». То есть, по внутренним, простым и ясным, законам моего нарратива нет Марь-Иванне места в мире живых, смерть ее как бы уже произошла, остается лишь привести в исполнение приговор истории.

В работе господина Сергейцева этот мотив звучит крещендо. Поскольку в его нарративе несущей конструкцией, подобной «пролетарской революции» марксистов и «Третьему Райху» нацистов, является столь же фантастический «Русский мир», все, что в него не вписывается, а то еще хуже — стоит у него на пути, просто-таки обречено на уничтожение. Не потому, что мы такие свирепые, а потому что если не уничтожить, то не подгонится картинка под заданный эскиз и не достигнется всеобщая правильная жизнь. Для Коминтерна эти «лишние детали» — «эксплуататоры», для Гитлера — евреи, а для Сергейцева, естественно, Украина и всё, наполняющее её.

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что необходимость полного физического уничтожения предполагалась только для евреев. «Эксплуататорам» теоретически можно было подарить жизнь при условии изъявления полной покорности и радостного согласия на «перековку» в концлагерях. Украине же достается нечто среднее: с чиновниками, офицерами и интеллектуалами предполагается поступить по методу Освенцим/Катынь, а с простонародием и Беломорканалом ограничиться можно:

Украинизм — искусственная антирусская конструкция, не имеющая собственного цивилизационного содержания, подчиненный элемент чужой и чуждой цивилизации. Дебандеризации будет самой по себе недостаточно для денацификации — бандеровский элемент есть лишь исполнитель и ширма, маскировка для европейского проекта нацистской Украины, поэтому денацификация Украины — это и ее неизбежная деевропеизация. Бандеровская верхушка должна быть ликвидирована, ее перевоспитание невозможно. Социальное «болото», активно и пассивно ее поддержавшее действием и бездействием, должно пережить тяготы войны и усвоить пережитый опыт как исторический урок и искупление своей вины.

Чтобы не смели, гады, своевольничать, выпадать из нашей стройной картины, чтоб усвоили: отныне они никто и зовут их никак…

* * *

Ну, а в общем-то — дело скверно,
Успокаивать вас не буду:
Коммунизм победит повсюду!
Тут предчувствие ваше — верно!
К. Симонов

В чем — в чем, а в искренности носителям нарратива отказать трудно. Они честно, без всякого стеснения, предупреждают каждого двуногого о судьбе, уготованной ему их незамысловатой логикой.

Любое неповиновение есть не просто вызов НАМ, но святотатство, со всяким, кто посмеет, обращаться МЫ будем, как инквизиция с еретиком, и также как собиралась некогда восторженная толпа на аутодафе, будет она бежать в восторге навстречу любимому фюреру или чеканить шаг на гневных демонстрациях: «Расстрелять как бешеных собак!».

Население, нарративом не охваченное, как правило, не может так сразу принять подобные перспективы всерьез и реагирует на них неадекватно.

Либо оно справедливо отмечает, что не лезут они ни в какие ворота реального мира, и потому склонно считать их случаем клиническим. И фюрер-то у них «бесноватый», и Сталин «параноик», и Путин «рассудок потерял». Помнится, в 1917 году умные и практичные люди в России дни и недели считали до падения большевиков, а немецкие евреи в 1933 верили, что: «Нас могут заставить голодать, но голодом не уморят».

Либо, напротив, незамутненный взгляд горящих глаз адептов нарратива парализует непричастного человека как удав кролика, вызывая экзистенциальный ужас. Не просто вульгарный страх перед тем, что пытать и убивать будут тебя и твоих близких, но ощущение какой-то стоящей за ТЕМИ сверхъестественной, мистической правоты и того, что собственное твое существование в лучшем случае бессмысленно, если не вовсе вредоносно, и надо попытаться искупить эту без вины виноватость, привести какие-то свои доказательства, подтверждающие их правоту. Такая реакция хорошо описана у И. Бабеля в пьесе «Мария«:

Большевики исполняют работу Ивана Калиты — собирают русскую землю. Мы, кадровые офицеры, нужны им хотя бы для того, чтобы рассказать о наших ошибках…

Правильная же реакция на мой взгляд — отвергнуть нарратив как таковой, покинуть его пространство и его носителей рассматривать просто как врагов. С ними можно бороться, от них можно бежать, обманывать их, имитируя покорность, или сопротивляться до конца, но ни в коем случае не идти на компромисс с их точкой зрения, их взглядом на мир. Даже если приходится повторять их слова, производить не более чем колебания воздуха. Лучше всего описан этот вариант у тех же Стругацких — «Улитка на склоне«:

Идеалы… Великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения? Нет, это не для меня. На любом языке это не для меня. Плевать мне на то, что Колченог — это камешек в жерновах ихнего прогресса. Я сделаю все, чтобы на этом камешке жернова затормозили.

Сила нарратива в том, что, видя перед глазами вместо реальной Марь-Иванны страшное препятствие на пути человечества ко всеобщему счастью, убивают они без угрызений совести. Но в этом же — его слабость, ибо неизбежно наступит момент истины. И выйдет навстречу Раскольникову Порфирий Петрович, и скажет… Нет, не: «Вы же и убили-с», — это он и не думает отрицать, а: «За каким чертом убивали-то? За полторы копейки в сундуке? А Лизавету-то, дуру, и вовсе зря. Сверхчеловек, тоже, выискался! Уголовник ты, убивец вульгарный и больше ничего!».

И оглянется тогда человек, и увидит, что был его нарратив просто раскрашенной кулисой, скрывавшей всю сложность и неоднозначность реального мира, и вот облез он и повис на реечках клочьями, и в 1945 году вместо мирового господства случилась безоговорочная капитуляция, а в 1980 вместо запланированного коммунизма — олимпийские игры.

И тем не менее, нарратив не умирает. На смену всякому обанкротившемуся неизменно приходит новый, что при всей их текстуальной и догматической несовместимости и ритуальных проклятиях в адрес друг друга удивлять не должно. Ведь они обладают общей мировоззренческой, психологической матрицей, не зря Гитлер говорил, что самые лучшие нацисты получаются из бывших коммунистов. Неотличимы и их практические последствия: быстрая тактическая победа и неизбежный, скорый в историческом масштабе стратегический коллапс.

Причем, есть в этом процессе, если вдуматься, один странный момент. Ладно, простодушные-то на наркотик «башен-излучателей» на раз подсаживаются и добавки просят, последствия предвидеть они не в силах, но ведь те, кто эти башни изобретает и обслуживает, при их-то незаурядном интеллекте, эту жвачку потреблять неспособны, и, вроде бы, должны бы просчитывать последствия.

Тем не менее, в современном индустриальном обществе производство нарративов, поставлено на поток. Не обращайте внимания на выпады господина Сергейцева в адрес «растленного Запада» — это в России всегда любили, но технологиями-то западными не брезговали, не говоря уже о галантерейных и модных товарах. Позаимствовали же у «загнивающих» пулеметы и танки, бомбу атомную и вовсе скрали, а технология нарратива чем хуже? Что, «русский мир» сложнее сконстраляпать, чем «арийскую расу» или «великую армию труда»?

Инструментарий тот же самый, опубликованный манифест выдает принадлежность к школе высококвалифицированной манипуляции массами, серьезно и творчески использующей опыт западных пропагандистов-постмодернистов, свято верующих в постправду, в свою способность, словами мир сотворить, освободить трудящихся трудами Франкфуртской школы и геббельсовскими методами денацифицировать человечество. Ни господин Сергейцев со товарищи, ни западные их учителя в упор не замечают результатов применения своих теорий и методов в реальном мире.

Взять хотя бы знаменитый учебник Сола Алинского «Правила для радикалов». Правила очень эффективные, это вам подтвердит любой Обама, что их на практике применял. Есть, например, некая община, которую задумали радикалы своему влиянию подчинить, Алинский подробно разъясняет, как это сделать: подорвать авторитет руководителя, оклеветать его, натравить людей друг на друга. Получится? В большинстве случаев таки да, только вот… Не соображает он, что такими методами будет неизбежно разрушена община как таковая, все со всеми переругаются, исчезнет доверие между людьми. Ну и на что же вам, господа радикалы, тогда влиять-то?

Что вам вообще нужно? Власть как самоцель? Над пустым местом власть? А ведь вопрос этот поставили наши предки много веков назад. Поставили и ответили.

* * *

Эх, яблочко, да куды котисся?
В ВЧК попадешь — не воротисся!
Советский фольклор

Раскрыв впервые ТАНАХ, споткнулась я прежде всего об этот запрет: «От дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь«. Ну как же можно запрещать познание? И как же верить в серьезность запрета, если нарушители в результате вполне живыми остались, да еще нарожали кучу детей?

Комментаторы, правда, объясняли, что до того были они, вроде бы, бессмертны, а после стали смертными и сами, и все их потомки, но это, извините, не ответ. Миф — это не то, что было с кем-то когда-то, а то, что было, есть и будет лично со мной. Ну так и где тут в жизни моей та самая яблонька, почему меня должна останавливать перспектива смерти, которой не избежать, независимо от того, что выберу? А может, как раз и правильно будет яблочко-то сорвать — помирать так с музыкой?

Понимание пришло позже: нет, конечно же, не запрещал познание никто никогда, тем более добро от зла отличать — и вовсе долг, а не право, способность к тому у нас врожденная, и никаких плодоягодных для нее не требуется. Яблочко же обещало возможность отнюдь не различать добро и зло по критериям, заданным свыше (или, если угодно, выстроенным в ходе тысячелетнего опыта человечества), но самостоятельно заново создавать такие критерии: «в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло«. Иными словами: «грех Адама», известный иудаизму, а в христианстве ставший вообще центральной темой, есть воля к абсолютной власти, к стремлению занять в этом мире место Творца.

Что же до смерти… нет, не индивидуальной смерти данного конкретного Васи, Хаима или Фрица, но смерти народа, культуры, сообщества…

Во всех краях и во все времена, где удавалось одержать верх ревнителям страшного греха Hybris — приписывания божеских полномочий человеку (а конкретно — себе, любимому) — результатом всегда была смерть, распад, выжженная земля. От колхоза Красный Лапоть до города Детройта и штата Калифорния. Именно такую участь господин Сергейцев со товарищи готовят сегодня Украине, и если у них получится — пойдут и дальше пожирать все живое, а если нет — обзаведутся на долгие годы врагом, всегда готовым воткнуть им в спину нож.

А Россию чем же они порадуют? У России в связи с этой войной перспектив нет вообще, ни плохих, ни хороших. Победит ли она или проиграет — это разве что чуть ускорит или чуть замедлит процесс отхода территорий к Китаю и вымирания автохтонного населения с заменой пришельцами другой культуры, веры и традиций. Ведь пресловутый «русский мир» существует только в нарративе, реальность идет себе своим чередом.

Аналогичные явления наблюдаются и в «старой Европе», и ей все больше подражает политический класс Америки, именно из-за этого НАТО, при всех совершенных вооружениях, определенно «бумажный тигр», притом что господствующий нарратив определяет его как доблестного защитника свободы, демократии и прав человека.

Подобно библейской Еве видит общество, что яблочко, выращенное ловкими политтехнологами, хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание. Конечно же, для управляющих приятно — власть вещь очень даже приятная — а управляемым без усилий дает как бы знание. Но всякий раз забывает оно грозное предостережение: не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. Знание это — ложно, а власть утекает из рук вместе со своим рассыпающимся объектом.

Нарративы эффективны лишь в разрушении, предпосылкой или непосредственным следствием их внедрения может быть только смерть. Смерть людей и культур, общин и народов.

И вы еще будете меня уверять, что дьявола не существует?…

Print Friendly, PDF & Email
Share

Элла Грайфер: Верите ли вы в дьявола?: 3 комментария

  1. Геннадий К

    Влияние личности в формировании достоинства зависит от дистанции: в семье и общине – оно наибольшее. Даже в тоталитарной душащей личность атмосфере роль личного примера поднимает уровень всех, кто сопричастен. Их достоинство на безликом фоне делает такие сообщества заметными островами независимости, заставляет власть признать их влияние. Так зарождаются возможности обновления устройства общества на основах трудных для власти, но делающие достигнутое надежным.

    1. Элла Грайфер

      Влияние личности в формировании достоинства зависит от дистанции: в семье и общине – оно наибольшее.

      Не поняла. Что вы хотели сказать?

  2. Геннадий К

    Спасибо автору за обильную пищу для осмысления.
    Потребности свои, как и грядущую кончину мы носим в себе. Совет автора быть независимыми от внушений политтехнологов не может быть полностью реализован — это тоже «нарратив»- идеал. Массы уязвимы перед потребностью идей. Общество зависимо от идеологов, – те способны выразить чаяния людей и указать «простые» причины бед и столь же «простые» пути их преодоления.
    Идея – место под солнцем для всех неспособных быть отличными от других – как коммунальная квартира, если другое (личное) жилье не по карману (способностям быть личностью). А ведь пророки идей равенства верно угадали: потребность эта присуща большинству и способна сделать идею господствующей.
    Можно уподобить каждого из нас кролику и удаву в одном лице. Кролик на самообслуживании, как пища удава-идеолога. Кролик – расходный материал и внутренний Удав – завоевавшая его идея удава.
    Победивший внутреннего удава-идею становится несъедобным для внешнего Удава – потому что в нем не нуждается для жизни.
    Для этой непростой победы нужны и внешние обстоятельства — атмосфера личного достоинства, и внутренняя мобилизация — завоевание и отстаивание достоинства.
    Путь не для поклонников простых решений.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.