А потом… думаю, Лановой как человек, мягко говоря, увлекающийся, увлекся детской игрой в шпионов и разведчиков. Думаю, он вполне серьезно считал, что выполняет важную миссию… Может быть его куратор в КГБ был для него отцовской фигурой? Не знаю, Виктор никогда не был моим клиентом.
Борис Херсонский
НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ. ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАКОМСТВА
О мертвых или хорошо, или ничего, кроме правды. В мои руки попала справка на секретного агента КГБ по кличке «Дорошевич».
Эта справка подписана Львом Валерьевичем Кулябичевым. В моих полушуточных заметках — Майором Валерьевичем. Оперативные дела на агентов в свое время были зачищены.
Но это и несколько других уцелело в Киеве, как пример успешного использования агентуры в «благородном деле» преследования антисоветчиков. Дорошевич был заслуженным агентом, умелым, любящим острые ситуации и рискованные дела. Он проявлял недюжинный профессионализм. Об этом ясным канцелярским языком написано в справке.
Когда в конце семидесятых я познакомился с психологом и психотерапевтом Виктором Евгеньевичем Лановым – «Дорошевичем» – его стаж сотрудничества с органами был около восьми лет. В справке указано, что пришел он в КГБ по зову сердца. «завербован на идейно-патриотической основе в 1972 году для разработки подучетных элементов с окраской «антисоветская агитация и пропаганда». Какая лексика, господа!
«За время сотрудничества зарекомендовал себя как опытный агент, способный участвовать в серьезных разработках. Обладает необходимым запасом контрразведывательных навыков, конспиративен (!!!), наблюдателен, имеет хорошую память».
Опытный агент… А я видел опытного психолога — терапевта и диагноста, доброжелательного, готового поделиться психодиагностической литературой, переведенной на русский язык и отксерокопированной. Мои первичные знания о тесте Роршаха я получил именно от него, тогда, когда такая литература была недоступна.
Почему же я не задумался, ОТКУДА у него доступ к такой литературе? Почему он так свободно рассуждает на политические темы и свободно рассказывает политические анекдоты?
Впрочем, я ведь и сам имел доступ к самиздату, сам рассказывал друзьям политические анекдоты, придумал тост: за столетие советской власти! Чтобы мы до него дожили, а она — нет! — и все это моей компании сходило с рук.
До поры до времени.
*
Что я думаю о мотивах, заставивших моего коллегу психолога и психотерапевта активно завербоваться «по идейно-патриотическим побуждениям» в КГБ начала семидесятых и работать, вернее, «сотрудничать» в течение десятилетий?
Трудно в тексте, где я использую факты, дать место соображениям, пусть вполне профессиональным.
Свидетельство авторов «Справки», что Лановой пришел на службу как идейный патриот не стоят ломаного гроша.
Думаю, что он на чем-то «попался» — на самиздате ли, который почти все тогда читали, на незаконной частной практике, которой все тогда занимались. Кто знает? Думаю, что органы получили его с помощью испытанного приема — шантажа, провокации, психологического давления.
Трудно говорить доброе слово о пятом отделе КГБ, но физического воздействия в те годы не было.
Когда-то отец говорил со своим старым добрым знакомым, в то время проректором ОГУ, заступаясь за меня. Отец сказал, что я ни в чем серьезном не замешан. Еще бы! — воскликнул З. — был бы замешан, НАШИ РЕБЯТА ЕМУ БЫ ВСЕ КОСТИ ПЕРЕЛОМАЛИ. Кости не ломали, а вот волю сломить могли.
А потом… думаю, Лановой как человек, мягко говоря, увлекающийся, увлекся детской игрой в шпионов и разведчиков. Думаю, он вполне серьезно считал, что выполняет важную миссию… Может быть его куратор в КГБ был для него отцовской фигурой? Не знаю, Виктор никогда не был моим клиентом. По крайней мере он ничем себя не выдавал. И провокационная постановка КГБ на вокзале с изъятием литературы была весьма и весьма успешной. Провал был связан с тем, что КГБ восстановил его на работе.
Да и был ли это провал?
Сведения об «аресте» попали в Хронику Текущих Событий.
Моим сведениям тогда не поверили. Евгений продолжал «работать». Не думаю, что служба тяготила его, уж слишком он был активен.
Иной разговор — как он ощущал себя в последние годы жизни. Но тут я ничего сказать не могу. Свой ФБ он практически не вел. Но ясно, что настроен он был пророссийски. Об этом свидетельствует краткий диалог с бывшей клиенткой, говорящей о «кровавом мае» (2 мая 2014 г). Она предположила, что Лановой, как «активный диссидент» мог быть на украинской стороне. Ответ был «как Вы только могли подумать, что я мог быть с НИМИ». Мы опять были по разные стороны баррикад.
*
Нет, я конечно не понял, что Виктор Лановой давний и заслуженный агент. Точно так же и не понял я, что задержание на перроне — инсценировка. Я был уверен, что за Виктором следили и выследили. И уволили. Но в ходе допросов — сломили и восстановили на работе в обмен на сотрудничество. То есть прошлое Ланового до «задержания» было мне неведомо до момента прочтения справки. Но вот будущее было совершенно ясно. Он будет доносить…. И материал для КГБ давать ему не следует. А тут и у меня начались проблемы — вызовы на допросы. Я понял, что нахожусть «под колпаком». И прекратил свою «подрывную детельность». Более того, я думал, что Виктор, как человек неуравновешенный, просто не выдержал давления, и потому не осуждал его в сердце своем…
Если бы я тогда знал… Хотя все равно — что я мог сделать.
Мои друзья мне не верили.
В 1982 году я покинул Одессу где-то на полгода.
Вот эпизод, заслуживающий упоминания. В ночь перед тем, когда Виктор прибыл в Одессу с «грузом» я дежурил по больнице. В мои обязанности входило первичное обследование и беседа с поступившими ночью больными. Меня вызвали в 11 (острое, женское) отделение, куда привезли больную. Кто направил ее? В истории болезни ни слова.
«Больная» узнала меня. И рассказала, что за ней уже давно следят, за ней ездят машины с одинаковым номером. Она была возбуждена и растеряна. Среди всего прочего она сказала, что в Одессу сейчас едет Лановой с грузом нелегальной литературы, и его встретят — понятно кто…
Ее фамилию я не помню. Когда днем я зашел в отделение. этой больной уже не было. Мне сказали, что ее «увезли» и «отправили по месту жительства». Кто увез было ясно. Местом жительства была Москва. Сейчас я думаю, что эта женщина была частью игры.
*
Может быть кто-то из читающих эти строки знает, о ком идет речь?
*
Часто кажется мне, что в деятельности «пятерки» (пятый отдел КГБ, занимавшийся «гуманитаркой») было много подростковой, пацанской игры в шпионов. Чего только стоят псевдонимы, которые получали агенты (ну, агенты — понятно) но и объекты исследования-преследования, а также названия диссидентских «программ». Ну вот программа «Банк» в которую внедрился Лановой — «Дорошевич». Что это такое?
Было две программы, связанные как-то с деньгами. Во-первых, пользование диссидентской библиотекой было платным. Рубль в неделю за книгу. Конечно, копейки, но как говорится «птичка по зернышку». Деньги предполагалось тратить на размножение подпольной литературы, ксерокопии и фотобумага с реактивами стоили денег. Если что оставалось, деньги шли на поддержку семей арестованных и отбывающих «справедливое наказание за опасную деятельность».
Вторая программа была прямо направлена на поддержку семей арестованных. К этой программе я имел непосредственное отношение, в основном, как донор и человек, вовлекающий других в сборы. Мы не знали друг друга — конспирация КГБ сталкивалась с нашей конспирацией. Я, к примеру, знал, что донорами были Серей Дворяк, Ольга Егорова, Галина Кузнецова. Вот и все. Но ведь были и другие!
Но все мы были люди небогатые. Не думаю, что скапливались значительные суммы.
Я знал от главного врача больницы — Валерия Семеновича Битенского, что меня и Дворяка подозревали в причастности к «Фонду Солженицына». Это, конечно, был дикий бред. Речь шла о скромной частной инициативе. Этот аспект нашей деятельности на допросах не всплывал.
Вот в эту-то программу и был внедрен Лановой, которому, как мне стало ясно из «Справки», удалось заменить скомпрометированного КГБ «Библиотекаря» в роли распорядителя фондов. Тут-то инициативе и пришел конец.
Вернусь к кличкам, которые нам давали наши «опекуны». Я был просто «Х». «Чуждая» — это Лиля Добрая, врач-психиатр, Но кто такой «гитарист»? Теперь уже никого не спросишь, почти все мы — по ту сторону. Торопись вспоминать! — говорю я себе…
«Легко вступает в контакт, мыслит аналитически, проявляет способности в сопоставлении фактов (!!!), выделению главного.
Строго придерживается отработанной линии поведения, проявляя при этом разумную инициативы и находчивость».
А чего ждать от психолога со стажем? Выделение главного, сопоставление фактов…Это ведь главные признаки абстрактного мышления. Будто бы справку сам психолог и писал.
Но вот теперь — главное.
«По сигналам агента заводились перспективные дела оперативного учета, ряд из которых при непосредственном участии агента реализован путем привлечения объектов к уголовной ответственности («физик», «нестор», «гитарист», «янов»)»
Блин! У всех нас в их делах были псевдонимы. Я знаю в этом списке только то, что «физик» — это Петр Бутов. Ему деятельность «Дорошевича» обошлась в пять лет лагерей, часть этого срока пришлась уже на год перестройки. Книги, за которые сел Петя, уже печатались, а он сидел.
Теперь читатель поймет, почему я не щажу «светлую память» моего «друга» прошлых лет. Да, Петра Бутова тоже уже нет на свете. Встретились ли ТАМ «физик» и «Дорошевич»?
Внезапно Судия приидет, и каждого дела обнажатся… Но пусть дела Ланового-Дорошевича обнажатся уже здесь и теперь, как принято говорить у психологов.
Да, мы с Дорошевичем-Лановым тесно общались. Да, он бывал у нас дома. Да, он вошел в диссидентский психиатрический круг, в котором читались рефераты по произведениям Фрейда, и — что важно — истории «болезни» диссидентов, госпитализированных в Одесскую психушку намбер уан.
И все это нам сходило с рук. До поры-до времени.
*
Возвращаемся к нашему повествованию, вернее, к его «генеральной линии», или «красной» (от стыда) нити.
В справке на «Дорошевича» несколько туманно говорится о зашифрованной тремя буквами «операции». Я наблюдал эти события с другой стороны баррикад. И знаю о чем идет речь.
Лановой-Дорошевич принес Бутову портфель с нелегальной литературой. И оставил на «хранение», оставил, чтобы КГБ получило легальный предлог войти в дом Бутова и провести там обыск. Предлог состоял в официальном расследовании «антисоветской деятельности», связанной с диссидентским журналом «Поиски». И, конечно, они пришли. И нашли далеко не только подброшенный Лановым портфельчик. Кстати, иногда они подбрасывали наркотики или холодное оружие. Это простое решение позволяло вывести дело из чисто политической линии и с облегчением сделать акцент на чисто уголовной тематике. В деле Бутова этого не сделали. Он был пущен по самой «тяжелой» статье, предусматривающей заключение до семи лет. Забегая вперед, или возвращаясь назад (вечно я все путаю) скажу, что получил Петр пять лет и срок отбыл полностью.
После этой операции Лановой-«Дорошевич» был выведен из игры. Он «поссорился» с Бутовым под предлогом «плохой конспирации». И начал всем рассказывать о том, как неряшлив был Петр Бутов при соблюдении конспирации. На самом деле Бутов был прекрасно законспирирован, пока в систему не вторгся провокатор, агент «Дорошевич», прекрасный психолог Лановой, звезда нашей психотерапии. По крайней мере на местном уровне. Человек, который учил мня интерпретации теста Роршаха. С которым я говорил часто и откровенно.
Как мы были наивны! Как легко открывали сердца и, увы — уста.
*
Нечто вроде лирического (психиатрического) отступления. Да был ли Лановой-«Дорошевич» нормален? Мы все (и я в том числе) жили в мифе о том, что, конечно, гебисты сволочи, но по крайней мере — настоящие мужики, проверенные парни, чуждые психологических и психиатрических проблем. Читая справку на Ланового, можно создать впечатление, что Виктор был именно таким, уравновешенным, аналитичным, конспиративным — настоящей находкой для органов. Но я наблюдал его в течение многих лет и он меньше всего напоминал человека с характером твердым, нордическим, железными нервами. Более того, я наблюдал у него явные признаки биполярного расстройства, правда, умеренные. Более явными были маниоформные состояния. Но он себя даже в это время не выдал. А жаль.
И вот сейчас я думаю о совершенно ином человеке — Владимире Путине, о котором я написал аналитическую статью, утверждая, что мы имеем дело с психически здоровым, а скорее нарциссичным, самолюбивым прагматиком с комплексом вождя. А вдруг и в этом случае мы ошибаемся?
Но вернемся к Лановому-«Дорошевичу».
Гораздо позднее событий, о которых идет речь, у нас появился сайт «Мастера психологии». Были на этом сайте и сведения о Лановом. Прочитав их, я созвонился с редактором сайта и сказал, что практически все сведения о Викторе Евгеньевиче вымышлены. Чего стоит титул «почетного члена Академии Экономической безопасности РФ». Впрочем, слово «безопасность» было к месту, хоть вместо «экономической» нужно было бы поставить «государственной», а вместо РФ — СССР. Или агентурная деятельность для него оставалась актуальной?
Вот список его титулов:
Президент компании «АНИКА», директор Института стратегических технологий, почётный профессор Академии Экономической безопасности Российской Федерации, профессор, доктор психологии (Ph.D.), коуч, судьбоаналитик, групповой терапевт, тренер.
И нет ли в этом перечне признаков маниоформного состояния?
Послужной список «Дорошевича» длинен и амбициозен. Он официальный и есть в сети. Обращаю внимание на то, что почти нигде фигурант не задерживался дольше года….
Творческий директор, декан, замдиректора, директор, директор, директор-координатор…. Нет, рука набирать устала, а глаза читателя нужно пощадить.
Служба в госбезопасности тут, понятно, не указана. Но сколько громких разнородных титулов! Какова география этой биографии! Список следует прочесть внимательно. В конце концов есть в нем и Израильская страница…. Что это? Эмоциональная неустойчивость или его «перебрасывали»?
Знала ли «мама Роза», я ее хорошо помню, все аспекты деятельности своего сына?
*
Установив с разрабатываемым тесные отношения и выдавая себя за его «единомышленника» агент полностью вскрыл враждебные намерения и замыслы объекта».
Хорошая цитата. Здесь я хочу обратить внимание не столько на отвратительную роль «Дорошевича», сколько на терминологию чекистов образца семидесятых.
Прежде всего люди для них «объекты», как, впрочем и в психоанализе. Возможно, именно поэтому я настороженно отношусь к психоаналитической теории «объектных отношений». В обычном языке «объект» это нечто внешнее и неодушевленное (конечно, в психоанализе существует и понятие внутреннего объекта, интроекта). Для меня слово «объект» — инструментальное, дегуманизирующее. Они не видели в нас людей. Хоть служебные обязанности требовали от них «углубленного психологического подхода», вскрытия мотивации враждебных антисоветских действий…. Но тут — все по верхам, все — примитивно. Бутов, например, «стал на путь антисоветской деятельности на почве увлечения буржуазной философией». Упоминаются две фамилии — Шопенгауэр и Бердяев.
Вот «иерархия» объектов на пути к традиционным для юриспруденции ролям подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, осужденного.
«связи», «профилактируемые», «предупреждаемые», «разрабатываемые».
*
Тут меня спрашивают, а как же со скандальным увольнением Ланового из отделения неврозов ОПНД?
Это была спецоперация КГБ для того, чтобы ввести в заблуждение одесских диссидентов. Но именно она и заронила во мне сначала подозрение, а затем и «субъективную уверенность» в том, что я имею дело с завербованным агентом.
Эта операция подробно описана в «Справке» на «Дорошевича». И это можно прочесть в документе, фото которого любезно представил нам Roman Skakun и которые я разместил на своей стене в ФБ. Не очень хочется перенабирать этот текст. Но, видимо придется.
Итак. (простите за лексику)
«В мае 1981 года, при получении «Дорошевичем» очередной партии политически вредной литературы от московских ревизионистов (!), УКГБ, с целью недопущения завладения ею антисоветски настроенными элементами, провело с помощью органов милиции «задержание» агента на железнодорожном вокзале в присуствие связей (встречающих — Б.Х) источника привезенной литературы. В тот же день по месту жительства и работы агента были проведены обыски.
В результате принятых мер были изъяты и легализованы 69 экземпляров антисоветской литературы.
Проведенные мероприятия позволили повысить авторитет агента в негативной среде и повысить их доверие к нему».
Дальше уже моя информация.
Вскоре Лановой был восстановлен на работе. При этом главному врачу ОПНД прямо позвонили из КГБ. Это было ошибкой. Главврач поделился информацией о связи Ланового с КГБ с Джонни Иосифовичем Майером, старшим врачом больницы. где работал я. Майер вызвал меня и прямо сказал, что в общении с Лановым я должен быть очень осторожен….
Просил, чтобы я никому об этом не говорил. Я, конечно, рассказал. Но мне не поверили. С огромным напором из меня друзья буквально вытащили источник моей информации. Это была их ошибка. А потом они выясняли отношения с Лановым и, увы. выложили ему всю «цепочку» по которой шла информация. После этого, понятно, мое общение с Лановым и некоторыми коллегами по диссидентскому движению оборвалось.
Несколько дней спустя меня вызвал Джонни Иосифович. Я зашел в кабинет. Джон сказал: Эх, Борис Григорьевич, Борис Григорьевич! — и махнул рукой, показывая, что я должен уйти — понятно почему. Но обижался он на меня недолго. К сожалению, я еще раз подвел его — по той же схеме, но это уже не имело отношения к Лановому. Лжезадержанию Ланового сопутствовал еще один эпизод, которого нет в справке — это мой личный опыт.
В другой статье, опубликованной в ведомственном секретном кгбешном сборнике, сохранившемся в архиве ЕЭС, тот же Лев Валерьевич пишет (хвастается?), что когда у вредных элементов проводились обыски, обыски проводились и у агентов. И когда было велено — сдавать антисоветскую литературу в обмен на прощение, книги сдавали и агенты. Вот какая конспирация!
Но с «Дорошевичем» они прокололись. Надо было перебросить его в другой город. Тогда все отлично — бежал от преследователей, а по новому месту жительства занимайся любимым делом. А тут жалко было расставаться с продвинутым агентом. Восстановили на работе. Это после «задержания» на вокзале, после обысков и конфискаций нелегальной литературы! Нет, тут явно что-то не то.
Впрочем, главное было впереди. Нужно было раскрыть «неизвестного КГБ» держателя диссидентской библиотеки. И с этой задачей «Дорошевич»- Лановой справился блестяще.
*
Лирическое отступление.
В психологии и психотерапии Лановой был заметной фигурой. И, как психолог-диагност я был многим ему обязан. И литература по психотерапии тоже мне попадала через него.
Через группу Ланового и при совке, и позднее прошло много людей, и многие благодарны ему, как специалисту.
И хоть, на мой взгляд, психотерапия в группе у Ланового была несколько странной, клиенты были ему благодарны и тепло вспоминают его.
Вот и я получил в личку гневное письмо от знакомой, которая прошла у Ланового терапию и возмущена тем, что я «не проверив» источник, поделился информацией открыто. Так не может поступить «порядочный человек». А как я должен был поступить? Да Лановой умер. Но умер и Петр Бутов, отсидевший по милости агента Дорошевича пять лет. А живы ли остальные, чьих псевдонимов я не могу раскрыть, я не знаю….
Агент — актер двойной игры, расщепленный объект, как говорят психологи, объект наблюдения, как говорили ГБисты.
Таким актером, очень даровитым, расщепленным был Дорошевич-Лановой.
Думаю, что «псевдонимы», которые гебисты давали агентам помогали этому расщеплению, раздвоению сознания. И может быть «фазовые» состояния, которые я наблюдал у Виктора были следствием этого «расщепления», переключения ролей, как телепрограмм с помощью ремот-контроля.
*
Количество агентов, сокрытых под «погонялами», в той, второй статье просто потрясает.
У нормального читателя диссидентской литературы был выбор между простотой и паранойей. Путь к «простоте» оказался более коротким и менее травматичным.
К моменту, когда меня вызвали на первый допрос, следователи знали обо мне практически все. Но (сейчас это трудно понять) то были оперативные данные, полученные от секретной агентуры. На допросе я как бы был обязан перевести информацию с языка «оперативной» на язык «легальной», добытой законным путем.
Вот этого-то и нельзя было делать никоим образом.
Во время одного из допросов следователь орал, говоря обо мне в третьем лице: Он подготовлен! Он подготовлен!
Конечно, я подготовлен — довольно спокойно ответил я (или мне так казалось?). Я психолог и в числе прочего читал статьи о психологии допроса.
Да, но кроме официальных статей для служебного пользования МВД, была и неофициальная диссидентская книжка. Весьма и весьма полезная. И она была прочитана внимательно.
Теперь я знаю. кто из близких мне людей дал оперативную информацию.
Сил нет продолжать эту печальную историю. Иногда мне кажется, что КГБ, уничтожив большинство документов на своих агентов, облегчил нам жизнь — иначе, боюсь, я относился бы к своему поколению, как к генерации стукачей… Но, увы, сохранились статьи в ведомственных гбистских сборниках и мы можем только подивиться тому, сколько агентов вилось вокруг жены «отбывавшего наказание» Василия Барладяну (псевдоним «наследница») как они жужжали в ее уши, что необходим развод, когда она увлеклась гр-ном Кузнецовым — скопом вышли на него и подготовили жениха для «наследницы», и они поженились и агенты сидели за свадебным столом и потом ввели несчастную в круг «из рабочей среды».
Один из друзей честно признался мне в том, что завербован в обмен на восстановление в институте. Предупредил, чтобы я при нем молчал. Потому что он НЕ МОЖЕТ НЕ ДОНЕСТИ. Потому что в компании найдется еще один, который донесет на него за то, что он не донес на меня… Тогда я пришел в ужас.
Сейчас я с холодным сердцем читаю текст о том, как КГБ «проверял» свjих агентов. Неоднократно проходил такие проверки и «Дорошевич» — Лановой. И выдержал их на отлично.
*
Прежде чем пойти вперед, нужно сделать два шага назад. Первая диссидентская библиотека была у Вячеслава Игрунова, его кличка была «библиотекарь», но эту кличку дали ему мы. А гбистскую кличку «библиотекарь» получил другой человек.
С конспирацией у Игрунова было неважно. Он был под надежным колпаком. В конце концов он был арестован, прошел через институт Сербского и попал на принудительное лечение в Одесскую психушку намбер уан, как раз в год, когда я начал там работать. И жил я тогда в его маленьком домике на улице Дубовой. О судьбе Игрунова я писал в другом эссе, давнем. Так вот, значительная часть его библиотеки не попала в лапы органов- книги были на руках. И их собрали воедино и передали в надежные руки человека, который был глубоко законспирирован. Он был единственным, личность которого КГБ не установил. Библиотека разрасталась. Была налажена схема распространения литературы. Комитет знал всех. Кроме имени держателя библиотеки.
И вот «Дорошевичу» была поставлена задача — раскрыть личность неизвестного и пустить его в «разработку». Задачу свою «Дорошевич» выполнил. В разработку пустили Петра Бутова.
*
Но вернемся к справке на агента «Дорошевича». Тут появляется новый персонаж, обозначенный буквой «Х» или, икс, опять-таки кому как больше нравится. Это я сам, собственной персоной.
Итак, цитата: В разработку объектов оперучета «Чуждой» и «Библиотекаря» агент был введен через свою связь «Х», с которым агент познакомился, как с коллегой по работе.
Учитывая, что «Х» был знаком с этими объектами, получал от них антисоветскую литературу и сам допускал политически вредные высказывания. агенту в общении с ним рекомендовалось показать себя критически мыслящим, знакомым с произведениями Солженицына.»
Но я в этом деле был лишь промежуточным звеном. И «Чуждая» и «Библиотекарь» были лишь дорожкой главной цели. КГБ решало уравнение с одним неизвестным — владельцем библиотеки самиздатовской литературы. Им был Петр Алексеевич Бутов, получивший в разработке псевдоним «физик». В конце концов он и был физик — младший научный сотрудник. И с помощью «Дорошевича»-Ланового задача была успешно решена.
Да, мы были хорошо «разработаны». Да, мы были «объектами».
То есть чем-то внешним и почти неодушевленным.
*
Мое грустное повествование близится к концу. Агент «Дорошевич» выведен из игры. Перед ним «поставлены новые задачи», которые сводились к разработке «связей» Бутова.
Здесь в тексте опять мало что говорящие мне буквы. И «клички», даваемые объектам. Один из объектов носит в тексте кличку «лирик». Если «лирик» это я, то моей разработкой занялись плотно. И о ней писал я в совсем иной статье.
И вот итог.
КГБ дает комплексную оценку работы своего верного слуги.
«При обработке заданий и линии поведения всегда учитывается мнение «Дорошевича», его профессиональные знания.
В процессе работы с агентом основное внимание уделяется воспитанию у него чувства патриотизма, гражданского долга и идейной закалки.
Подводятся итоги деятельности «Дорошевича» за каждое полугодие, а также при проведении острых мероприятий, или ответственных заданий.
Анализируются допущенные промахи и ошибки, намечается дальнейшая перспектива работы агента с нами, ставится конкретная цель, пути ее достижения».
*
После того, как я узнал о том, что Лановой восстановлен на работе КГБ я, как уже писал, допустил несколько грубых ошибок. Я хорошо знал особенности характеров моих товарищей по движению. Я понимал, что рассказывая им о моих сведениях я выдаю человека, желавшего мне добра — Джонни Иосифовича Майера. Надеюсь, слишком больших неприятностей у него не было.
Понимал я и то, что мне могут не поверить и будут говорить с самим агентом. И он вполне профессионально «опровергнет» мою информацию и продолжит свою «душеспасительную работу». История с портфелем, оставленным у Петра Бутова подтверждает мое мнение.
Разумеется, я прекратил общение с Лановым. Прекратил и общение с теми, кто высказал мне недоверие. А вскоре я уехал из Одессы, какое-то время мотался по Гомельской и Брянской областям, затем осел на полгода в Крыму.
Вернувшись, я понял, что нахожусь под плотным колпаком.
И ушел во внутреннюю эмиграцию.
*
Был ли я разгневан на Виктора? Не слишком. Повторюсь — я был убежден, что он сдался после ареста на вокзале, обысков, перспективы суда и заключения. Такого не выдерживали многие. После перестройки и в годы независимости мы изредка пересекались. Я даже по его просьбе написал отзыв на его книгу, на, мой взгляд, достаточно удачную.
Гнев пришел только сейчас, когда я понял, что я все это время имел дело с агентом с многолетним стажем, завербованным тогда, когда я еще был студентом. Агентом умелым, циничным, которого ценили хозяева.
Был ли он сложным человеком? Конечно. Любой агент — человек с двойным дном. Но помимо прочего я видел в нем человека неуравновешенного, мятущегося, иногда переполненного энергией, иногда — депрессивного, раздавленного, как характеризует его ребе Ишайя Гиссер.
Оставили ли его органы в годы свободы? Почему именно он, не психиатр по специальности, возглавил НАП — независимую психиатрическую ассоциацию? Сколько еще вопросов!!!!
Но ответов на них не будет.
Не последний из вопросов — а были ли деньги, знаменитые тридцать монет?
С «органами» я сталкивался дважды: при исключении из Киевского ун-та в 1950-м году и, мимолётно и очень несерьёзно, в конце 70-х. «Приключение» — с обвинением в «космополитизме и сионизме» (второе вытекало из первого) закончилось для сокурсника Михаила Красавицкого вызовами в «большой дом» (кажется по Короленко, 15) и выяснением роли Тартаковского в создании антисоветской группы; со мной же, к удивлению, обошлись гораздо проще: вызов в «первый отдел» ун-та и собеседование с «генералом Елизаровым». (В кавычках — п.что звание и фамилия сообщены были мне профоргом ф-та Эммой Курилко конфиденциально и не проверялись).
Словом, для меня обошлось публичным (в актовом зале) исключением из ун-та, для Миши (позднее — Михаил Езекиелевич, выдающийся педагогический деятель, доктор наук) — видимо, «строгачом».
Время было «сталинское». Легко отделались.
Второй случай был поистине дурацкий. Я возвращался от Эдмунда Феликсовича (!) Иодковского (поэт: «…станем новосёлами и ты, и я»), с его диссидентского «междусобойчика», несколько выпивший и накачанный идейностью. В вагоне метро было пустовато. Молодой чекист (я, повидимому, догадался по погонам и голубым лампасам) вызвал мой нахальный интерес, на который он попытался вовсе не реагировать. Но я настаивал. Доказывал ущербность его деяний. Разошёлся от непривычно выпитого…
Он не произнёс ни слова, но снисходительно (что особенно подогревало) меня рассматривал. На одной из станций он встал, насмешливо и назидательно покрутил пальцем у виска — и вышел.
Я со стыдом вспоминал об этом «знакомстве», когда стоял в диссидентском «карауле» у московского областного суда (процесс Синявского и Даниэля) и особенно часто в 90-е — в годы разгула вседозволенности, бандитизма и голодных «эпидемий». Да правы ли мы, оценивая как цинизм и беззаконие деятельность этих гэбистов? А, может быть, они действительно исполняли свой долг, «стоя на защите» того, во что верили. Действительно ведь соблюдались государственные законы — понимаемые нами тогда и досель как негуманные? А всегда ли гуманен солдат на фронте, — но имеет ли он право сомневаться в правоте приказа?..
Ныне, наблюдая циничный разгул ДЕМОКРАТИИ, я всё чаще об этом раздумываю. Нет, я не хотел бы возвращения законов того времени — но законы и мораль всё-таки должны бы чтиться…
Или как?
Спасибо Борис, что поделились. Я пересмотрел много архивных документов украинского КГБ, правда за 1940-1950е. Уже тогда они действовали по такой схеме. На компромате шантажировали еврея. Если он был толковый, подстраивали ему легенду и внедряли. Он входил в доверие к нескольким, часто предлагая какие-то услуги. Те их знакомили со своим кругом. Выбалтывалось очень многое. Конспирация была близка к нулю. Подозрительных агентов проверяли. Иногда сажали. В некоторых случаях те стучали во время отсидки и после.