Человеческая натура — не мебель на заказ, и не бывает счастья даром, потому что счастье — это состояние, наступающее при достижении желаемого (как правило — нелегком), причем, в большинстве случаев это самое желаемое немыслимо без победы над соперниками: завоевание сексуального партнера, подъем по карьерной лестнице, научное открытие, литературная слава, миллионы на счету… тут вам и весь альтруизм.

Элла Грайфер

ДЕМОКРАТИЯ, АХ ДЕМОКРАТИЯ…

Телепатия, ух, телепатия,
у меня к тебе антипатия.
У меня к тебе чувство скверное
Неспроста вызревало, наверное.
Олег Тарутин

Теперь у нас, понятно, заботы другие, но вы еще, вероятно, не забыли недавнюю истерику. Как радио в автобусе врубят, так сразу на весь салон: «Спасайте демократию!», — реклама на заборе: «Отстоим демократию!», — плакат с виадука свешивается: «Не дадим демократию разрушить!», — шоссе в очередной раз перегородили — так не корысти ж ради, а токмо волею пославшей их демократии… Так вот и возникает сразу соблазн, послать их вместе с ней по известному адресу российского военного корабля… Но хорошее воспитание возобладало, и я решила сперва проверить, что же, собственно, означает это слово.

Соответствующая статья в Википедии больше всего напоминает известный постулат христианского учения о церкви. Для удобства объяснения ее можно представить в виде айсберга: есть часть видимая — организационная структура, имеющая свои уставы, ритуалы, традиции, историю, свои минусы и плюсы, т.н. «церковь воинствующая», но есть и другая — невидимая, скрытая не под водой, но в небесах, состоящая исключительно из всего хорошего против всего плохого, т.н. «церковь торжествующая». Причем, обе они, как в айсберге — нераздельные части единого целого.

Примерно также обстоит на современном Западе дело с демократией. С одной стороны, она — часть реального бытия, сиречь форма управления человеческими сообществами. У нее есть своя история, свои разновидности, ритуалы, традиции, свои минусы и плюсы. С другой, она — существующая только в общественном сознании идеальная форма сосуществования хомо как бы сапиенсов, подходящая на все времена для всех народов, где все любят ближнего, все справедливо и всем хорошо. Как, например, в песенке из старого фильма про Буратино:

В стране той — пойдешь ли на север,
На запад, восток или юг —
Везде человек человеку
Надежный товарищ и друг.
Прекрасны там горы и долы,
И реки, как степь, широки.
Все дети там учатся в школах,
И славно живут старики.

Чтобы разобраться в теперешней истерике, имеет смысл поделить рассуждения на две части:

1. Демократия торжествующая.
2. Демократия воинствующая.

* * *

Счастье для всех. Даром, и пусть
никто не уйдет обиженный!

 А. и Б. Стругацкие

Будучи примерно лет семи, я впервые услышала объяснение, что такое коммунизм (ну, тот самый, что должен был наступить неизбежно), и тут же у меня возник вопрос, который я побоялась задать вслух: про что же тогда будут писать книжки? Я очень любила читать и жизнь без книг не то чтобы вовсе представить не могла, но решительно не могла представить ее счастливой, какая-то получалась она скучная, неполноценная, без всякого удовольствия. Ведь при коммунизме, согласно объяснению, должны были исчезнуть все проблемы, без которых не может быть сюжета…

Лишь много лет спустя догадалась я раскрутить цепочку в обратном направлении: книги (если хорошие) пишут про то, как люди живут, а «при коммунизме», люди жить не могут, как не могут кошки соломой питаться, сдохнут — и все дела.

Всем общественным животным, включая человека, необходимо согласованное взаимодействие, невозможное без взаимопомощи, которую на уровне индивидуальной психологии обеспечивает альтруизм. Но согласованное взаимодействие не бывает успешным без единоначалия под предводительством «самого-самого», а его невозможно определить раз и навсегда хотя бы потому, что все мы не молодеем и каждый Акела обречен однажды промахнуться. Чтобы всякий раз заново определять вожака, необходимо соперничество, на уровне индивидуальной психологии выражающееся эгоизмом.

Как правильно сказал Брехт:

Две души у человека
Сплетены всегда в борьбе!
Выбирать одну не думай:
Обе надобны тебе.
Будь же сам с собою воин!
Ты на две души раздвоен!
Береги низкую,
Береги высокую,
Береги кроткую,
Береги жестокую,
Береги обе!

Люди всегда это знали, всегда отражали это знание в литературе (задолго до изобретения письменности), в некоторых мифах местом распадения этого «двоедушия» оказывалось царство мертвых — безрадостное место, где царит холод одиночества (греческий Аид), или наоборот — обитель счастья (египетское царство Осириса). То есть, после смерти попадаем в пространство беспримесного, чистого эгоизма или, соответственно — альтруизма (возможны варианты в виде различия между адом и раем, но они не смешиваются: в раю так, в аду — эдак). Отдельная тема — проект устроения рая земного.

Не знаю, можно ли считать примером известное танахическое пророчество насчет перековывания мечей на орала и льва, возлегшего рядом с ягненком, возможно, это не более чем обычные восточные преувеличения в гимне очередному претенденту на трон. Но уж литература времен Второго Храма прямо-таки переполнена ожиданием «нового неба и новой земли»: пальцы загибают, галочки ставят на стене — ну когда же уже, когда?..

Миф целенаправленности исторического процесса закрепился в иудаизме, был подхвачен христианством, а в постхристианском мире Просвещения многократно выныривал на поверхность в обличии Прогресса: не технического (это не миф, а реальность), не общественного (с изменением жизни естественно меняется и структура общества), но НРАВСТВЕННОГО, т.е. меняться должны не просто формы проявления каких-то характерных особенностей человеческой натуры, но натура как таковая — от «плохого» к «хорошему», сиречь от эгоизма — к альтруизму.

От монастырей до сект, от утопий до фаланстеров, от Мюнстерской коммуны к коммуне Парижской… Неудачи не обескураживают истинно верующих, просто в России, Китае и т.д. социализм был неправильный, не настоящий, вот на Кубе другое дело — еще немножко, еще чуть-чуть… тем более, Че Гевара у них был такой душка, такой красавчик…

Увы и ах… Человеческая натура — не мебель на заказ, и не бывает счастья даром, потому что счастье — это состояние, наступающее при достижении желаемого (как правило — нелегком), причем, в большинстве случаев это самое желаемое немыслимо без победы над соперниками: завоевание сексуального партнера, подъем по карьерной лестнице, научное открытие, литературная слава, миллионы на счету… тут вам и весь альтруизм. И если вам вешают на уши лапшу насчет «настоящей», «правильной» демократии, которая утрет всякую слезу, приголубит все меньшинства и сделает так, что «всюду все будет», помните — это просто перепев старого мифа. О реально существующем или существовавшем государственном строе это не говорит ни хорошего, ни плохого, а ровным счетом ничего.

* * *

Пролетарская демократия в
миллион раз демократичнее
всякой буржуазной демократии.

 В.И. Ленин

Это примерно как утверждать, что эрзац-молоко из овсянки гораздо молочнее настоящего коровьего молока. С виду тоже, вроде бы, беленькое… Картонные «парламенты» и формальные «разделения властей» в прошедшем веке размножались прямым делением под разъяснения, что они-то и есть самая настоящая демократия, поскольку выражают «волю народа». Рассмотрим для примера хотя бы пресловутую советскую «демократию»: тут вам и как бы выборы, и как бы парламент, и как бы разделение властей. И не то чтобы была она совсем бесполезной. На выборах музыка играла, можно было купить нечто, обычно недоступное простому советскому человеку, известны случаи, когда массовый отказ от участия в выборах реально помогал решить какую-нибудь проблему местного масштаба типа засыпки очередной миргородской лужи. Человек, назначенный депутатом, не только сам получал определенные привилегии, но иной раз кому-то мог помочь по доброте душевной, по-дружески по-родственному, а то и просто за взятку, квартиру например, получить. Но ни самому добросердечному, ни самому продажному депутату во сне не снилось, поставить на голосование в родном парламенте проект решения жилищной проблемы.

Парламент — не место для дискуссий, так все и понимали и невозможного не требовали. Вызывало ли это протест? Ну, разве что у самых убежденных приверженцев западного образа жизни. В российском обществе с его опытом и традицией практически некому было протестовать и требовать, и даже когда однажды на пару годков свалилась с неба неожиданная полусвобода, никто не понимал, с чем ее кушают. А что приклеили зачем-то на все на это ярлычок «демократия»… да пусть его, хоть горшком назови, только в печь не станови.

Настоящая представительная демократия не рай земной, а государственный строй, подходящий для определенных экономических и политических отношений внутри общества. Там, где отношения эти другие, народ, естественно, предпочитает другие формы власти. В обществе клановом, как, скажем, на Кавказе или у бедуинов, власть в руках племенной аристократии, и чеченцы, например, даже в ссылке не признавали реально никакой другой. Зато Британия или Голландия, будучи формально монархиями, функционируют на самом деле по всем классическим правилам представительной демократии, у них парламент — таки да, место для дискуссий.

И если очередной политик с пылающим взором поднимает вас на борьбу за то, чтобы демократией осчастливить население Ирака, Ливии или племени Мумбо-Юмбо, помните, что не бывает государственного строя, подходящего всем и всегда, и ваши добрые намерения отнюдь не оправдывают хаос и анархию, и гибель тысяч людей в топке очередной «арабской весны».

Так вот, все, что я тут пишу — выше и ниже, о прошлом и о будущем — не относится к т.н. «Народным демократиям» в бозе почившего «восточного блока», «демократиям» арабских и африканских стран, Латинской Америки, о которой я слишком мало знаю, чтобы разбираться в тамошнем государственном строе, потому что там народ (зачастую с полного своего согласия) ни прямо, ни косвенно в принятии государственных решений не участвует. Не относится и к т.н. «прямой демократии» типа греческих Афин или Великого Новгорода, потому что она работает только в небольших городах-государствах. Наша тема — т.н. «представительная» или «буржуазная» демократия, ибо работает она, как увидим ниже, только в буржуазном обществе.

* * *

Представи́тельная демокра́тия —
политический режим типа демокра́тия,
при котором основным источником власти
признаётся народ, однако управление
осударством делегируется различным
представительным органам, члены которых
избираются гражданами.

 Из Википедии

Итак, наша тема — буржуазная или представительная демократия, которая произошла вовсе не от демократии «прямой», типа Великого Новгорода или греческих Афин — таких обществ в западной цивилизации давно уже нет — но от абсолютной монархии. Это она — монархия — создала имеющиеся государства в более или менее современных границах, выстроила их инфраструктуру, кодифицировала уголовное право, наладила почтовое и транспортное сообщение, заложила основы системы образования и, главное, приучила население каждой страны к тому, что есть у них у всех какие-то общие интересы, общее прошлое (даже если на самом деле его не было — вспомним хоть двенадцать колен израилевых, ставших при переходе от племенного союза к монархии сыновьями одного отца). В общем, создала народ… как обычно — на свою голову.

Во времена монархии сословной индивид осознавал себя гражданином своей деревни, своего округа, говорил на местном языке, соблюдал (или нарушал!) традиционные местные правила поведения, в т.ч. солидарность и взаимопомощь с соседями. Подданство какому-то князю или королю ни к чему, кроме платежа налогов, не обязывало. С абсолютной монархией пришла ощутимая (безопасные дороги без таможенных барьеров) связь с жителями других частей страны, общие законы, осознание общих интересов. И постепенно перестал король быть посторонним, от которого откупаются налогами, а стал частью возникшего народа со своими правами (пусть и большими) и обязанностями (пусть и весьма ограниченными).

Вслед за самыми мощными, самыми передовыми в экономическом и военном отношении странами начинают подтягиваться отставшие: Германия и Италия объединяются и заводят своих королей, а население имперских провинций (в Австрии, Турции и России) с той же целью заявляет претензии на отделение от империи. Государство — наличное или вожделенное — представляется обителью и собственностью НАРОДА, сплоченного вокруг своего монарха. И наконец, после того как монарх отказывается признать себя подотчетным народу, разгневанный народ делает его на одну голову короче.

Ареной схватки оказывается самый традиционный сектор отношений: налоги, которые подданные платят королю. ДО ТОГО они были не более чем подданными, с которых монарх может драть пусть и не все семь шкур, но около того, по Маяковскому: шесть сдираем — седьмая оставляется. Став НАРОДОМ, уже не монарха налогами ублажают, но пополняют общую кассу, которую он, монарх, обязан использовать в интересах всего сообщества. А если монарх никаких таких обязательств не признает, надо его заменить кем-то, который признает, и главное — считать умеет.

* * *

Вышли мы все из народа,
Больше в него не пойдем!

 Советский фольклор

Власть монарха везде и всегда была сакральной, окруженной мифологическим ореолом. В России царь — помазанник Божий, во Франции, сверх того, одним прикосновением может вылечить золотуху, в Англии Карл Первый на суде объяснял, что любой его каприз не просто так, но вложен ему в сердце непосредственно Господом. Естественно, и народ, коль скоро осознал себя старше мастью, должен был срочно обзаводиться мифологией. Не случайно в 18–19 веке кинулись ученые языки исследовать, собирать фольклор и припадать к роднику народной мудрости.

Понятно, что дети разных народов не могли при этом не соперничать: наши, мол, передки — самые умные, а наши — самые благочестивые, а наши — самые доблестные, а наши вообще — высший сорт, поскольку арийский угол черепа неопровержимо свидетельствует о происхождении от самых качественных обезьян. Но если серьезно, сакрализация народа неизбежно приводит к национализму. Его можно (и нужно) держать в разумных рамках, но совсем без него не будет никакой демократии. Национализм без демократии — да, бывает (хоть Россию возьми), а вот демократия без национализма — никогда.

Из чего естественно следует, что по природе своей она никоим образом не предохраняет от всевозможных «зашкаливаний» национализма в период кризиса типа поиска «сильной руки», не только маленьких и не всегда победоносных войн, не говоря уже о дискриминации и погромах всяческих меньшинств.

Бог весть с какого потолка берут господа прогрессисты свои идеи, о «правах меньшинств», якобы не менее (если не более) важных для демократии, чем воля большинства. Конечно, меньшинства бывают разные. Покровительством вдовам и сиротам хвастался, помнится, уже такой демократ как Хаммурапи, признание/отрицание прав левшей или гомосексуалистов свойственно самым разным государственным устроениям, но реальной головной болью представительной демократии были и остаются права меньшинств национальных и/или религиозных.

Одна демократия вмещает не более одного народа. Когда по каким-то причинам в одно демократическое государство удобно объединиться нескольким (как, например, в Швейцарии), возникает федерация, т.е. в общий центр передается только часть законов и прав, а что разное — то у каждого свое, причем, в школах учат языки друг друга и объясняют право на различия. А меньшинство — на то и меньшинство, что на отдельный народ не тянет, да и проживает компактно далеко не всегда. Какие-то права государство большинства — будь оно хоть демократия, хоть империя, хоть монархия — естественно ему обеспечивает, но равными с большинством не будут они никогда.

В сословной монархии наемный гвардеец (например, шотландец у французского короля) обладает большей свободой действий и личной неприкосновенностью, чем крепостной крестьянин, а придворный еврей немецкого князя — по определению богаче большинства дворян, но они лишены главного права тех времен — статуса по праву рождения, права их не неотъемлемы, но зависят от милости государя, которую он в любую минуту может сменить на гнев. «Равенство», введенное французской революцией, есть, по сути дела, уравнение в статусе обладателей различных наследственных прав (дворянин и мещанин, крепостной и свободный), но оно никак не решает вопрос с теми, кто такими правами вообще не обладает. Казалось бы — в чем проблема? Дать этим людям те же самые права, что и прочим… И вот тут оказывается, что те же самые им не нужны, а нужны им совсем другие.

Если демократия по определению невозможна без народа, без убеждения в ценности собственной культурной и религиозной традиции, то бедуина, чьи предки с незапамятных времен жили грабежом караванов, совершенно не утешит, что от израильского суда он получит такой же приговор, как еврей, совершивший аналогичную кражу. Но сделать бедуину скидку на культурную принадлежность — не устроит еврея, который на этих беспредельщиков еще не заработал. Невозможно одновременно обеспечить права того и другого, потому что права свои каждый понимает по-своему.

Чтобы прийти к общему знаменателю, необходима ассимиляция, которая возможна не всегда — причины мы сейчас разбирать не будем, примеры еврейская история дает во множестве — но в случае удачи закономерно приводит к исчезновению, растворению меньшинства, от которого оно зачастую тоже не в восторге. И как же тут быть? А никак. В каждом конкретном случае находить способ, дать меньшинству возможность сохранять свою идентичность, не требуя для себя особых пряников и не посягая на образ жизни большинства, стремиться не к равенству в правах, а к мирному сосуществованию. В стране христианской традиции нельзя судьей по семейным вопросам назначить мусульманина, у которого в доме гарем: либо ассимилируйся, либо не претендуй. Да, конечно — дискриминация, но придется примириться с тем, что настоящее равноправие меньшинств невозможно. И прежде всего — прекратить наконец демагогию про возможность демократического разрешения национального вопроса, порождающую не только в Израиле, но и во многих городах Европы и штатах Америки беззаконие, хаос и анархию, с которыми демократическое правление определенно справиться не может.

* * *

Хозяин тот, кто трудится…
А.М. Горький

Как правильно отмечают товарищи марксисты, любое государство обустраивает страну «в интересах господствующего класса», в противном случае у него не было бы ни морального права на власть, ни материальных средств ее удержания. Господствующий класс буржуазной демократии, естественно, буржуазия, но… буржуазия бывает разная. Советская власть изображала ее на карикатурах журнала «Крокодил» в виде здорового пузатого дядьки, стоящего на груде золота, но в реальной жизни гнала, гнобила и терзала в лице труженика-крестьянина, умельца-цеховика, рачительного коммерсанта. И она не ошибалась — основная опора власти капитала — не те, у кого он крупный (таких много не бывает), но мелкие носители буржуазного сознания, сиречь те, кто продукт создает и самостоятельно вывозит его на рынок.

Именно такие люди и были в исходном моменте избирателями представительной демократии: имущественный и возрастной ценз (нельзя доверять принятие государственных решений тому, кто не имеет опыта управления успешным хозяйством), ценз оседлости (чтобы находить компромисс между местными и общегосударственными интересами), нераспространение избирательного права на женщин (кроме вдов, в порядке исключения приобретающих опыт, свойственный, как правило, мужчинам, распоряжающимся семейным имуществом). Коль скоро король не способен хозяйничать, заменим его законно избранными представителями тех, кто способен. Кандидаты либо лично известны публике, либо представляют свои программы, а обладатели избирательных прав вполне способны разобраться, обещают ли им оптимальное решение реальных проблем или луну с неба сулят.

Конечно, довольно скоро это породило целую когорту профессиональных политиков, специализирующихся на навешивании лапши на уши, но те, что обладали только таким умением, как правило, больше одной каденции не держались. Работоспособность системы поддерживалась не в последнюю очередь известными правами и свободами: печати и собраний — чтобы без помех обсуждать насущные вопросы, вероисповедания — чтобы не цапаться по пустякам, объединения в союзы и партии — чтобы обнаруживать и отстаивать общие интересы, ну и конечно же — святая святых — свободой предпринимательства. А также — разделением властей во избежание любимой современной игры — превращения «один человек — один голос» в «один человек — один голос — один раз».

Представительная демократия есть государственное устройство буржуазии, т.е. тех, кто:

1. Своим трудом создает товар, предназначенный для свободного рынка, не важно, материальный или духовный, готовую продукцию или промежуточный полуфабрикат, пироги, сапоги или сексуальные услуги.
2. Считает себя единым народом, имеющим общую культурную (как правило, и религиозную) традицию.
3. Имеет общие экономические и политические интересы и, следовательно,
4. общие представления о том, что такое хорошо и что такое плохо

«Демократия» в обществе, устроенном иначе, не более демократична, чем питателен суп на картинке в каморке папы Карло.

Но именно от рынка слышит буржуазная демократия в конечном итоге свой приговор: «Я тебя породил — я тебя и убью».

* * *

Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй.

 В.В. Маяковский

Свобода предпринимательства с неизбежностью порождает технический прогресс, т.е. обновление оборудования, методов и организации предприятия: обувь, изготовленная миллионными партиями на огромной фабрике и предлагаемая тысячам потребителей в огромном торговом центре, и обувщику, и продавцу принесет больше прибыли, а покупателю обойдется дешевле, чем сшитая по заказу у сапожника-одиночки.

Свобода предпринимательства — это свобода конкуренции, а в ней, как известно, выживает сильнейший. И вот уже вчерашние сапожники становятся станочниками на фабрике и продавцами в универмаге. Для них это, кстати, совсем не плохо: пролетарская солидарность в виде забастовки, массовое обслуживание в виде страховки, пенсии и пособий по безработице позволяет улучшить материальное положение, удешевление всех и всяческих товаров делает жизнь комфортнее и легче. Не стоит, право же, утверждать, что деградирует человек, превращаясь из свободного творца каждой пары индивидуально-неповторимых ботинок в вечного пришивателя одной и той же левой подметки. Большинство творцами и прежде не бывали, отдельные свободолюбцы и ныне имеют возможность податься в ремонтники, где требуется индивидуальный подход, а натуры истинно художественные даже в советские времена находили супротив всякой идеологии клиентуру и покровительство у власть имущих, проблема совсем в другом.

Есть у меня соседка, пенсионерка, проработавшая всю жизнь лаборанткой на консервном заводе. В славные дни ковида поведала она мне с радостью о дополнительных выплатах пенсионерам по случаю коварной эпидемии. Я выразила надежду на умеренность грядущего подорожания. Она воззрилась на меня квадратными глазами. Ей и в голову не приходило, что существует какая-то связь между количеством денег в обороте и ценами товаров на рынке. В своей работе она была, вероятно, специалистом знающим и добросовестным, но чтобы выполнять ее она совершенно не нуждалась в понимании, откуда, например, у инфляции ноги растут, это — область компетенции хозяина, владельца завода, а следовательно, только хозяин и может, при случае, оценить, в чьих интересах сработает данное правительственное постановление.

Хозяин на заводе — один, работников… ну, давайте по минимуму… человек десять. Поставим данное решение на голосование и обнаружим, что из 11 человек только один понимает, за/против чего он голосует, и это еще оптимальный вариант. Может ведь и так случиться, что консервный завод давно закуплен международной корпорацией, управляемой советом директоров, половина из которых — специалисты по расовому и гендерному равноправию, остальные — по технологии производства, в рынке же разбирается только коммерческий директор.

А ведь голос хозяина весит на выборах не больше, чем голос любого из его работников. Имущественный и гендерный ценз давно отменен, и это справедливо, поскольку собственностью, работающей лишь при выходе на рынок, обладает все меньший процент людей, будь они хоть мужчины, хоть женщины, хоть трансгендеры. Потерял всякий смысл и ценз оседлости: рядами и колоннами в поисках работы перемещаются люди не только из города в город, но и из страны в страну. Избирательное право стало всеобщим… представьте себе стоматолога, физика-теоретика, повара и кинорежиссера, призванных совместно принять демократическое решение о наилучшем способе прокладки метрополитена…

Да, убежденность каждой кухарки, что она участвует в управлении государством, способствует стабильности, но не очень способствует качественности принимаемых решений, ибо вовсю используется теми, кто владеет техникой управления ею (вернее, толпой, состоящей из таких как она). Ведь главной профессией потенциальных президентов, премьеров и прочих парламентариев становится демагогия и актерство, и далеко не каждый, в совершенстве ею владеющий, окажется по совместительству способным еще и к решению (или хотя бы пониманию) реальных проблем страны и народа. В предвыборной пропаганде все больше месте занимает мифология (за все хорошее против всего плохого) и указания на отсутствие у конкурента моральной высоты (см. кампании СМИ против Беньямина Натаньягу, Дональда Трампа, а также Марка Твена «Как меня выбирали в губернаторы»).

В результате, например, вопрос о поддержке Украины в войне с Россией ставится по типу, достаточно ли добродетельна Украина, чтобы давать ей оружие, вместо того чтобы подумать, не достаточно ли опасна Россия, и не пора ли сделать ей укорот. Предлагается грудью встать на защиту окружающей среды, поотключав, позапрещав и позаменяв электричеством все, что выбрасывает куда-нибудь чего-нибудь, а на вопрос, откуда ж тогда это самое электричество возьмется, отвечаем бодро: «Из штепсельной розетки«. Проблему сосуществования в едином обществе разных культур, решение которой, строго говоря, не было найдено нигде и никогда, предлагается, дабы не быть заподозренными в расизме, заглушить, закидывая пришельцев деньгами (вот ведь, послушать их — водопад проклятий в адрес капитализма с его поклонением златому тельцу, а к действиям присмотришься — и видишь самую истовую веру в возможность, все на свете купить за деньги). Даже судьи, которым, вроде бы, в законах положено разбираться, с гордостью заявляют, что хотя законам и обучены, но судят не по ним, а «по совести».

Пипл схавает все, что поднесут ему в виде блюда, приготовленного по рецептам политтехнологов: упор на эмоции, правильно расставленные слова с положительной и отрицательной окраской, что бы они на самом деле ни означали, потому что не умеет он, пипл, сложить два и два, проследить, как скажется то или иное решение власть имущих на его реальной конкретной ситуации. Главное, чтобы за все хорошее против всего плохого.

* * *

Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно?

 А.С. Пушкин

Одним из необходимых элементов «хорошего» является уже упомянутое нами выше требование: «Даром!». Если не счастье, то хотя бы жратва и прочие матценности. В результате многолетнего конкурса на лучшего демагога

требование, вносить посильный вклад в общую копилку, воспринимается как личное оскорбление, достаточно предъявить обеспеченные природой две ноги, два уха и достаточно вместительное брюхо, давно уже превратившееся в бочку Данаид.

Представительная демократия начиналась некогда с требования, положить предел расточительности монархов, ныне же сама угодила в водоворот не менее расточительных и ничуть не более осмысленных «социальных программ», «спасения климата» и прочих ежемесячных прививок от ОРЗ. На всякие мелочи типа армии, полиции, инфраструктуры денег уже попросту не остается, их начинают лихорадочно печатать по принципу: «Бери, я себе еще нарисую». Разберем на примере:

Известный кризис 2008 года образовался, когда вскрылась афера американских банков, всучивавших пенсионным фондам заведомо убыточные акции — фантики без конфетки. Но откуда же взялось у них такое количество акций, заведомо убыточных? А оттуда, что политики им сделали предложение, от которого нельзя отказаться: давать ссуды на покупку жилья людям, которые заведомо не смогут выплатить их. Таким, знаете ли, вроде Джорджа Флойда, покоящегося ныне в золотом гробу: сорокалетний амбал, что отроду ничего тяжелей бутылки в руках не держал, на дозу добывал иногда грабежом, кормился исключительно соцпособиями. По слухам, посетила его однажды на пятом десятке мысль, а не поработать ли, но не заладилось с непривычки, да и с конъюнктурой не подвезло.

(И не надо мне тут втирать про расовую дискриминацию, никто ее не отрицает, но как-то вот не помешала она ни Томасу Соуэллу, ни Полу Робсону, ни Дюку Эллингтону, ни Луи Армстронгу, ни множеству спортсменов — чемпионов мира и окрестностей. Да, кстати, и на собственном нашем советско-еврейском опыте можем подтвердить, что при всей дискриминации не обязательно выходить с кистенем на большую дорогу. Были и есть среди черных люди, которым такую ссуду можно давать без опасений, но… нет! Политикам голоса нужны, а Джорджей Флойдов в Америке — спасибо «социальной помощи» — заметно больше, чем Томасов Соуэллов, причем, далеко не только чернокожих).

С точки зрения экономики кризис 2008 года есть следствие систематического перераспределения средств от работающих (пенсионные фонды) — бездельникам (получатели ссуд), что соответствующим образом сказывается на финансах государства, а если это государство США, то и всего мира. Выгодополучатели ничего не производят — избирательный бюллетень с кашей не съешь, наготу им не прикроешь и не выстрелишь по врагу, зато пример халявы определенно соблазняет тех, кто еще совершает некие общественно полезные действия, бросить тратить усилия на то, что и так дадут.

И что же — политики, что банки насиловали, не догадывались, к чему это приведет? А чего им гадать — им бы только голосов набрать, чтоб кресла удобные из-под пятой точки не уплывали, на другое просто не остается ни времени, ни сил. Те, кто способен и публику заболтать, и в дело вникнуть — товар штучный и мгновенно восстанавливают против себя всех коллег-конкурентов (см. судьбу Нетаньягу и Трампа).

Представительная демократия подразумевает право народа, самостоятельно решать свою судьбу. Сегодня это слово стало неприличным, потомки отцов-основателей сопли по роже размазывают, вымаливая прощение за то, что от своих предков посмели родиться и говорить на своем языке, а высокоученые господа агрессивно настаивают на своем праве решать, что населению лучше, и поучать его с высоты своей образованности (см. претензии Верховного Суда Израиля).

Представительная демократия провозгласила равенство граждан перед законом. Сегодня за одну и ту же вину вполне официально по-разному судят в зависимости от цвета кожи и религиозной принадлежности виновного.

Представительная демократия объявила свободу слова и печати. Сегодня они практически аннулированы цензурой политкорректности.

Французскому королю в свое время голову отрубили по обвинению в предательстве, т.е. фактическом предпочтении интересов других государств интересам Франции. Сегодня германская канцлерша, ничуть не скрываясь, вопреки интересам Германии распахнула ворота нашествию с Ближнего Востока. И что? А ничего.

И наконец, демократические государства на наших глазах теряют, точнее, без боя отдают главную прерогативу государства любого — монополию на насилие. Не бывает без этого никакой власти — ни законодательной, ни исполнительной, ни судебной. По всем крупным городам Европы и Америки ширятся и крепнут no go areas — среда обитания «параллельных обществ». И становятся западные государства failed states, «несостоявшимися государствами», но перевод не точен, ибо в прошлом государства эти состоялись, а теперь — были, да вышли все.

Несколько лет назад появилась известная книга Тило Саррацина под названием «Германия самоликвидируется». Сегодня тем же манером самоликвидируется западная представительная демократия. Поймите меня правильно: я вовсе не призываю демократию отменить (тем более, что не могу предложить никакой замены), я просто обращаю свое и ваше внимание на то, что она успешно отменяет себя сама.

Это не чья-то злая воля, не всемирный заговор, не нашествие марсиан, это просто то самое анекдотическое китайское проклятье: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен». Просто не надо считать демократию за венец творения и идеал человеческого общежития. При всем уважении к Гегелю мало кто сегодня разделяет его убеждение, что самое совершенное государственное устройство есть прусская монархия. Изменилась жизнь — и государство должно меняться. Меняться не значит превратиться в тиранию, геноцид или наоборот — анархию, просто оно должно быть организовано соответственно жизненному опыту и реальным отношениям населяющих его людей.

Как именно? Не знаю, будет день — будет пища.