В январе 2024 года скончался Юрий Окунев. Это интервью было взято у него несколько лет назад. Настоящая публикация посвящена светлой памяти замечательного человека.

Юрий Солодкин

ИНТЕРВЬЮ С ЮРИЕМ ОКУНЕВЫМ

Юрий Солодкин. Юра, давай с самого начала признаемся, что мы друзья и давно знаем друг друга. Поэтому я не стану традиционно просить, расскажи, пожалуйста, о себе, а сам скажу о тебе несколько слов.

Во-первых, ты известный учёный в области систем связи, а это то, без чего невозможны ни спутники, ни Интернет с Google и E-mail, ни мобильные телефоны и смартфоны. Как учёный ты не просто состоялся в Америке, но твои научные результаты получили мировое признание.

Во-вторых, ты талантливый писатель, очеркист, публицист. Недавно в Санкт-Петербурге вышел твой роман «В немилости у природы».

Эти две стороны твоего таланта дают мне право обратиться к тебе с просьбой. Расскажи для начала по-писательски, так, чтобы было понятно читателям, не сведущим в твоей науке, что тебе удалось в ней сделать.

Юрий Окунев. Ты, мой друг, сразу же поставил почти непосильную задачу — «рассказать по-писательски» о том, что удалось сделать в науке, но попробую.

Перед отъездом из Союза я был генеральным директором одного из первых российских частных предприятий в области радиоэлектроники и руководителем крупной научно-исследовательской лаборатории. Это была замечательная в творческом плане лаборатория, и два её достижения получили мировое признание.

Первое. Мы разработали аппаратуру передачи данных по каналам дальней радиосвязи, превзошедшую по пропускной способности всё, что на то время было в мире. Она стала основой многих систем военной и коммерческой связи Советского Cоюза. Но главное — использованный в той аппаратуре метод формирования сигнала (переносчика информации) в своей эволюции привёл к технологии LTE (Long Term Evolution). Эти буквы обозначены на дисплее большинства мобильных телефонов, сматфонов и т.п., что в руках сотен миллионов людей на планете.

Второе. Мы придумали новый вид модуляции сигнала. «По-писательски» это, к сожалению, объяснить не удаётся. Могу лишь сказать, что без него не обходится ни одна радиостанция ни на российских сверхзвуковых самолётах, ни на многих ракетах и космических летательных аппаратах. Итогом была моя монография «Теория фазоразностной модуляции».

Ю.С. Тут позволь ненадолго прервать тебя. Давай я попробую «по-писательски». И радиоволна, и лазерный луч, которые используются для передачи информации, это известная всем со школьных лет синусоида. Эту синусоиду изменяют, модулируют звуковым или видеосигналом. После приёма такой модулированной волны осуществляется обратный процесс, демодуляция, и мы слышим речь, видим изображение или получаем текст, если передаются буквы или цифры. Очень важно найти оптимальный способ модуляции, чем ты и занимался. Отсюда твоя фозоразностная модуляция.

Ю.О. Я бы только добавил, что в современных системах связи звуковой, видео и все прочие сигналы представлены в форме стандартного цифрового потока, который и модулирует радиоволну.

Ю.С. Юра, прости, но я опять усомнюсь, что слова «стандартный цифровой поток» понятны широкому читателю. А речь идёт о том, что аналоговый, непрерывный сигнал, например, речь или изображение, преобразуется в дискретный набор значений. Это и есть цифровой поток. Вот зачем это делается, объяснять не будем. Успокоимся на том, что без этого современные системы связи, да, собственно, и вся современная техника, не существуют.

Ю.О.  Спасибо, Юра. Теперь читателям, возможно, станет более ясно, чем я занимаюсь в науке, хотя не уверен, что это им нужно.

Ю.С.  Не скажи. Читатели у нас образованные и любознательные, и не грех без научной терминологии пояснить им, чем ты занимался.

Но я тебя прервал. Что было дальше?

Ю.О. В Америке я поначалу продолжил научную работу в Bell Labs, получил первый американский патент и опубликовал первую свою американскую статью в журнале «IEEE Communications». Нам с моим коллегой из Сербии Гораном Джукничем удалось разработать новую концепцию мобильной связи, основанную на использовании высоколетящих воздухоплавательных платформ. Эта область радиосвязи сейчас интенсивно развивается, и по индексу цитируемости наша с Гораном статья опережает все мои прежние технические публикации.

С конца 1990-х годов, после опыта работы в Bell Labs, меня стали признавать в американской профессиональной среде. Мне довелось работать в должности старшего научного сотрудника в известных американских фирмах. Маховик иммигрантского вызова начинал раскручивать скрытые возможности личности. В те годы я написал на английском и издал монографию и получил более тридцати патентов на изобретения, участвовал в разработках на острие новейших технологий: новое поколение компьютерных модемов, высокоскоростные системы передачи данных в сети Интернета, первые мобильные системы радиосвязи в локальных цифровых сетях — сегодня все знают WiFi, системы идентификации объектов с помощью радиоизлучений — всем известный ЕZ Pass.

Особенно дорог мне вот какой недавний результат — разработка первого акустического микропередатчика, заключенного в обычной таблетке, для передачи изображений из желудочно-кишечного тракта человека. Это радикальное облегчение диагностики соответствующих заболеваний.

Вот примерно всё, если рассказывать вкратце.

Ю.С. Мне ещё очень нравится твой рассказ о выступлении на одном научном совещании. Поделись с читателями.

Ю.О. Это было в Bell Labs, куда я был принят на должность рядового инженера. Помню, начальник, человек моего возраста, представил меня как «ученого из России» сотрудникам своей лаборатории — молодым людям возраста моих детей. Потом он показал мой рабочий стол с компьютером, сказал, что мне надлежит рассчитать параметры комбинированной наземно-спутниковой системы мобильной связи с американскими войсками за рубежом, объяснил, как найти библиотеку и столовую, и… ушёл. Я остался один на один с компьютером, о котором знал, что для его включения нужно нажать кнопку “Power” и еще кое-что, но немного. Я понимал, какой вызов предъявила мне жизнь! Работа в Bell Labs была изнурительной. Помимо совершенно новой тогда системы мобильной связи приходилось осваивать компьютер, малознакомую американскую техническую литературу и… английский язык.

Как-то на совещании с заказчиками мне поручили делать доклад о новых системах связи. Уже через несколько минут я почувствовал, что моя замедленная манера изложения, следствие плохого английского, раздражает деловых слушателей, привыкших к быстрой американской речи. От волнения, вызванного отсутствием контакта с аудиторией, я стал говорить ещё хуже и ещё медленнее.

Гнетущая обстановка достигла предела. Тогда я остановился и сказал: «Господа! Я понимаю, что говорю не так быстро, как вам хотелось бы. Но поймите и вы меня. Прежде чем произнести фразу, я составляю её по-русски, затем перевожу на английский и только после этого стараюсь произнести её с минимальным акцентом. Прошу вас сосредоточиться исключительно на смысле того, что я докладываю». Наступил перелом, слушатели заулыбались. После доклада один из заказчиков из Калифорнии дал мне свою визитку и сказал, что я могу позвонить ему, если хочу работать в Силиконовой долине.

Ю.С. Ты работал в ведущих фирмах, начал простым инженером после высоких должностей в Ленинградском электротехническом институте связи им. Бонч-Бруевича, вырос до Senior Scientist, написал научную монографию и немало статей, получил десятки патентов. Не обошли тебя и награды. Расскажи об этом.

Ю.О.  Главной наградой считаю вот что. Американский эмигрантский вызов продлил мою научную жизнь лет на двадцать, наполнил её новым содержанием и опытом. Американское признание моих научных результатов, не скрою, было для меня и приятной неожиданностью и той самой наградой, о которой ты упомянул.

Среди других наград, пришедших считай что с небес, те мгновения истинного научного озарения, которые, как ты говоришь, «не обошли меня». Вспоминаю, как летним утром 1996 года я, как обычно, ехал на работу в своем старом Понтиаке и думал о том, как построить новую систему мобильной связи через высоколетящие платформы, совершающие круговые движения в стратосфере. Погода была чудесная. Остановившись перед светофором, я посмотрел на утреннее небо в красивых кольцевых завитках лёгких облаков. Какая геометрическая фигура инвариантна к вращательному движению? — вслух спросил я самого себя и тут же ответил: набор вложенных друг в друга колец! Я ясно увидел и группу колец и всю схему новой системы мобильной связи. Потом я сколько ни пытался, но не мог объяснить самому себе, как в течение одной минуты между красным и зеленым светом светофора в голове сложилась такая обширная системная картина. Это был мой звёздный час. В страшном возбуждении приехал я в лабораторию и сразу же на доске изложил коллеге всю концепцию построения новой системы.

Ю.С.  Замечательная история и, слава Богу, благополучно закончившаяся. Ведь ты был за рулём. Проведение тебя не только озарило, но и оберегло.

К твоему рассказу добавлю, что в 2007 году международный Институт инженеров в области электротехники и электроники (IEEE) присудил тебе награду имени Чарльза Гирша (IEEE Charles Hirsch Award) за «выдающийся вклад в теорию фазовой модуляции и разработку современных систем мобильной радиосвязи». Тут без научных терминов не обойтись.

Ю.О.  Но это уже не от меня исходит. (Смеётся)

Ю.С.  Про таких, как ты, Юра, говорят, что они состоялись в эмиграции. Но мы знаем много примеров, когда успешные в прошлом люди не нашли себя в эмиграции. Винили они в этом обычно не себя, а тупых американцев, которые никак не хотели понять, какой подарок идёт им в руки. Как ты к этому относишься?

Ю.О.  Что касается утверждения, что я «состоялся в эмиграции», то оно вызывает у меня улыбку, ибо многие эмигранты из России полагают, что глагол «состояться» является синонимом глагола «разбогатеть», то есть преуспеть в бизнесе. А из меня бизнесмен никудышный…

О проблеме адаптации бывших советских граждан в США невозможно не сказать банальное: иммиграция — нелёгкое дело! Особенно для людей немолодых, да к тому же, не склонных, как говорят, «сидеть на велфере». Приехавшие из Советского Союза в возрасте за 50, как правило, были сильными профессионалами с хорошим образованием и, подчас, со значительным лидерским опытом: директора, профессора, доценты, артисты, режиссеры, главные конструкторы, ведущие инженеры, завлабы, начмеды и пр. Здесь они мгновенно выяснили, что их начальственный опыт, мягко говоря, не очень-то и нужен, а нужна, напротив, конкретная индивидуальная работа на конкретном рабочем месте. Они скоро поняли, если ты нужен для данной конкретной работы, тебя возьмут со всеми, как говорят, бенефитами, а если не нужен, выгонят без малейших сантиментов. Здесь, собственно говоря, и лежит черта раздела: согласен ли ты преодолеть свой «начальственный инстинкт» и начать всё сначала или не согласен. И «тупые американцы» здесь ни при чём. Что касается меня, то я, используя опыт преподавания в ВУЗе и ряд учебно-методических публикаций, поначалу попытался обустроить себе тихую академическую жизнь в каком-нибудь американском университете. Почти год проработал волонтёром на кафедре Electrical Engineering and Computer Sciences в City College of New York, но получить должность так и не довелось, и я пошел работать простым инженером. Помню, что мои первые работодатели весьма равнодушно отнеслись и к моему советскому опыту, и к моим учёным степеням и званиям. Их интересовало одно — смогу ли я помочь в реализации некоего очень конкретного проекта.

Ю.С.  Практически во всём с тобой согласен. Только «состояться» я понимаю не как «разбогатеть», а продолжить успешно работу по специальности. Ты безусловно состоявшийся в эмиграции.

Хорошо. Теперь давай перейдём к твоей второй ипостаси — писатель. Мне нравится шутка: «он на старости лет стал молодым писателем». Чем ты объяснишь, что тебя потянуло к перу? Теплилось это с детства или возникло много позже?

Ю.О. Наверно, меня всегда немножко «тянуло к перу» и что-то литературное «теплилось». Кое-что я написал ещё в Союзе. Например, ко дню рождения дочери сочинил детективно-фантастическую повесть «Загадка янтарных бусинок». Просто денег в то «молодое» время на хороший подарок не было! (Смеётся) Эта повесть, кстати, впервые опубликована недавно на «Страницах Миллбурнского клуба». Но там, в Союзе, никогда не помышлял о литературных публикациях, были только научно-технические монографии.

Ю.С.  Давай поясним, что «Страницы Миллбурнского клуба» — это сборник литературных произведений членов русского клуба во главе со Славой Бродским. Там, согласись, собралось много одарённых людей.

А как отнеслись близкие и друзья к твоему увлечению литературным творчеством, которое особенно сильно проявилось в эмиграции?

Ю.О. Конечно, отношение близких и друзей к неожиданной литературной лихорадке своего родственника или друга очень для него важно. Здесь имеет место широкий спектр чувств и оценок: от «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало» до похвальных слов одобрения.

Мои близкие поддержали меня с первых шагов. В первую очередь, конечно, Светлана и дети. Что касается друзей, то одним нравились мои очерки, повести и мемуары, другим не нравились. Третьи просто отказывались под разными предлогами читать мои вещи, то ли избегая необходимости давать свою оценку, то ли заведомо полагая, что ничего кроме хорошо известных банальностей в моих сочинениях не найдут. Всякое бывало. Я, признаюсь, довольно терпимо отношусь к любым оценкам и не ожидаю «всенародного признания».

Ю.С.  Твоё писательское творчество многопланово. Давай начнём с твоих книг «Письма близким из ХХ века» и «Сага о восставшем из пепла». Твой интерес к истории семьи, к твоим далёким предкам впечатляет, особенно, на фоне того, что «так сегодня люди редки, у которых были предки».

Ю.О.  Первая большая книга, которую ты упомянул, «Письма близким из ХХ века», была написана здесь в начале 2000-х. Я работал исступлённо и упорно, опасаясь, что не успею её дописать. Это было связано с некоторыми проблемами со здоровьем. Литературное творчество буквально ворвалось в мою жизнь, наполненную формулами, в тот момент, когда дефицит оставшегося времени, казалось, взял меня за горло. Обращение к мемуаристике было попыткой вырваться из бездны, отчаянной попыткой успеть сделать самое последнее и необходимое вопреки всему, что этому может положить конец. Я писал, ясно понимая, что если не напишу этого, то вся история моей семьи канет в Лету, что непрерывность поколений прервется, и мои дети и внуки уже никогда не узнают прошлого своего рода.

У меня есть еще одна, пожалуй, самая любимая книга мемуаров «Детство, которого не было…».

Здесь невольно хочется поговорить о сопоставимости открытий в научно-инженерной и литературной сферах, что наиболее ярко проявляется в мемуаристике, связанной с генеалогическими поисками.

Ю.С.  Очень интересно. О твоих открытиях в науке мы уже знаем. А что в литературной сфере?

Ю.О.  Никогда не забуду охватившее меня острое чувство открытия, вполне сравнимое с научными озарениями, когда совершенно нежданно и негаданно отыскался подлинный и единственный фотопортрет моего прадеда Мовше Окунева, мудрого старца, читающего Тору. Не нарисованный, не придуманный, а жизнью созданный символ народа Книги. Я поместил этот портрет на обложку своей первой книги. Теперь мой прадед спасен от забвения, и ничто уже не превратит его в пустую чёрточку между датами рождения и смерти.

Затем пришло еще одно открытие. Мои друзья из еврейских религиозных кругов Квинса и Бруклина, прочитав мою книгу, нашли в хасидской литературе материалы о моём другом прадеде Давиде Якобсоне, последнем раввине местечка Любавичи, родине ХАБАДА. Потом я много лет искал портрет Давида Якобсона, а найдя его, был вознаграждён той радостью, которую доставил любавичским хасидам.

Ю.С. Иногда приходится слышать, будто семейные мемуары не имеют никакого практического смысла, точнее, имеют смысл только для узкого семейного круга?

Ю.О.  Не могу с этим согласиться. Всё зависит от того, как понимать этот пресловутый практический смысл и с какой высоты на него смотреть. Во всяком случае, мой опыт показывает обратное. Для этого достаточно прочитать изданную недавно и названную тобой книжку «Сага о восставшем из пепла». В ней рассказана совершенно невероятная, но подлинная история обнаружения родоначальника большой израильско-американской семьи, который считался погибшим в Вильнюсском гетто вместе со своими родителями и братьями. Этого человека необыкновенного мужества, в юности прошедшего ад нацистского концлагеря и партизанской войны в литовских лесах, удалось найти в Чикаго благодаря моим мемуарам, случайно попавшим к его дочери, живущей в Израиле. Вот такая история. Главный герой «Саги о восставшем из пепла» думал, что после войны он остался один на всём белом свете. Моя книга помогла ему найти близких родственников, а мне — утерянную ветвь нашей семьи. Может быть, этот результат посильнее любого моего научного открытия.

Ю.С. Предки у тебя замечательные, а твой поиск, увенчавшийся блестящим результатом, говорит о том, что настоящий учёный, он во всём учёный. Но расскажи немного о своих самых близких, о жене, детях, внуках.

Ю.О.  Светлана была начмедом родильного дома в Ленинграде, одним из лучших в то время акушеров-гинекологов города. Это я говорю не как муж, а как свидетель той атмосферы благодарного почитания, которой она была окружена и отголоски которой сопровождают её в Америке. Здесь она создала подобную атмосферу вокруг моих занятий наукой и литературой. Без её поддержки я, выражаясь твоими словами, определенно не состоялся бы.

Что касается детей, то они воистину, без всяких оговорок, состоялись в эмиграции и в профессиональном, и в социальном, и в материальном смыслах. Меня это до сих пор поражает и восхищает. Ведь дети приехали сюда без денег, без связей в американском обществе, без американского опыта и надежды на помощь со стороны и даже без языка. Всё, чего они достигли, следствие интеллекта и упорного труда, основанного на стремлении, начав всё с нуля, во что бы то ни стало реализовать знаменитую «американскую мечту». Дочь много лет работала в руководстве нью-йоркского музея Metropolitan, зять — известный врач с офисами в Манхэттене и Бруклине, сын — директор информационной службы крупной юридической фирмы, невестка — руководитель группы разработчиков финансовых программ на Wall Street.

А о внуках я могу говорить бесконечно. Пожалуйста, останови меня. Эти сладчайшие существа, Рэйчел и Дэниел, растут, конечно, настоящими американцами, без эмигрантских совковых комплексов, и их будущее обеспечено родителями. Но именно вследствие такого благополучия им, возможно, нелегко будет продолжить семейную традицию движения в будущее, основанного на знаниях и упорном труде…

Ю.С.  Пожалуй, остановлю. К тебе, несомненно, относятся строчки: «Всех близких мне людей и дорогих делю теперь на внуков и других». Замечательная у тебя семья. Уверен, что многие за тебя порадуются и даже позавидуют. А благополучие хоть и бывает с отрицательными последствиями, но мы всегда его желаем.

Давай затронем ещё одну сторону твоего творчества. Ты автор большого числа очерков о писателях и учёных, об исторических событиях. Круг твоих интересов впечатляет. Тут Бабий Яр и Шестидневная война, Лунная гонка и Ленинградская симфония Шостаковича, творчество и судьба известных писателей Гроссмана, Кафки, Жаботинского. В этом ряду ты открыл, по крайней мере, для меня писателя Феликса Розинера. Расскажи, пожалуйста, об этом.

Ю.О. Признаюсь, жанр художественного очерка, называемого ещё эссеистикой, очень близок мне и, кажется, кое-что новое мне удалось в него привнести. Помимо очерков о творчестве и судьбе перечисленных тобой писателей, это размышления о значительных исторических событиях и выдающихся ученых: «Антисионизм как высшая стадия антисемитизма», «Шестидневный аккорд истории Библейского масштаба», «Барьер и предел Бабьего яра», «Чудо в трагической оболочке», «Ленинградская симфония», «Солнечный человек», «Ccыльный небожитель», «Мироздание рационально» и др.

Очерк «Почему Россия проиграла Америке Лунную гонку» вызвал бурную дискуссию как с весьма позитивными, так и с чрезвычайно негативными оценками. Это и понятно. В нём, в противовес лживым советским мифам, раскрыта подлинная история провала советского лунного проекта и той роли, которую сыграла в этом провале жёсткая конкуренция за славу и первенство двух основоположников советской практической космонавтики, академиков С. Королева и В. Глушко.

Из написанного в этом году хотел бы отметить очерк «Симфония ХХ века», посвященный 75-летию первого исполнения и драматической судьбе моей любимой Седьмой (Ленинградской) симфонии Дмитрия Шостаковича.

Ю.С.  Ещё раз отмечу твою всеохватность. А чем тебя привлёк Феликс Розинер?

Ю.О. Я в своё время был одним из первых читателей его сенсационного романа «Некто Финкельмайер», опубликованного на Западе и подпольно привезённого в Союз. Потом, уже в ельцинские времена, роман был легально издан в России, но меня всегда возмущало то преднамеренное забвение, которому подвергало российское литературоведение замечательное творчество этого писателя.

Вскоре в издательстве M-Graphics выходит в свет сборник памяти Феликса Розинера под моей общей редакцией. В издаваемом сборнике будут воспоминания людей, лично знавших Феликса, мои очерки о его творчестве, а также отдельные отрывки из его последнего грандиозного, но так и неопубликованного труда «Энциклопедия советской цивилизации».

Ю.С.  В твоём творчестве явно преобладает «еврейская тематика». Об этом говорит и солидный том «Ось всемирной истории». Эта книга была издана три раза на русском языке и два раза в переводе на английский — «The Axis of World History». В 2008 году она получила награду «The National Best Book Awards» и вошла в число лучших книг США в категории «Мировая история». Поздравляю тебя с таким признанием, но не могу не спросить. Как ты думаешь, приласкала бы и обогрела тебя советская власть, возник бы такой интерес к истории своего народа? Я не любитель сослагательного наклонения, но надо ли говорить спасибо антисемитизму за то, что мы такие какие есть?

Ю.О.  Вопрос твой такой интересный и глубокий, что даже не знаю, с чего начать.

Поэтому начну с конца, а именно: говорить антисемитизму спасибо за что угодно не следует ни при каких обстоятельствах. Антисемитизм сыграл такую подлую и зловещую роль в еврейской истории, что язык не поворачивается его за что-то благодарить. Если вспомнить историю еврейской ассимиляции, то она была всегда и везде, но какие бы ветви еврейского древа не отпадали, основной ствол еврейства продолжал существовать вне зависимости от уровня антисемитизма. История показывает, однако, что наиболее значительные волны ассимиляции коррелировали с подъёмом государственного антисемитизма. Так было в средневековой Испании, так было в Советском Союзе. Было много попыток объяснить рационально выживание евреев в условиях многовекового повсеместного антисемитизма. Все они оказались бесплодными. Нет позитивно-материалистического объяснения выживанию еврейства в условиях постоянных жестоких преследований и убийств. К такому выводу пришли выдающиеся писатели, философы и историки.

Ю.С.  Кажется, один из самых почитаемых философов Николай Бердяев говорил, что судьба еврейского народа есть прямое доказательство существования Бога.

Ю.О.  Это правда, но подобные мысли высказывали не только такие апологеты еврейства, как Бердяев, но даже такие атеисты и юдофобы, как, например, Вольтер, и такие, мягко говоря, недоброжелатели еврейства, как Достоевский и Солженицын.

Теперь обо мне и о советской власти. Ты абсолютно прав — мой и многих других евреев интерес к своей истории и культуре в определённой степени был протестом против советского государственного антисемитизма. Ни одна культура многочисленных народов Советского Союза не подавлялась так свирепо и тотально, как еврейская. Само слово «еврей» стало в СССР оскорбительным и ругательным. Это не могло не вызвать протеста уже в детском возрасте. Я писал об этом неосознанном протесте и в книге «Феномен еврейской культуры» и в мемуарной повести «Детство, которого не было…»

Тем не менее, я не склонен быть признательным Советской власти за то, что, лишив меня национальной культуры, она вызвала мой интерес к этой культуре. История моих предков, среди которых были выдающиеся религиозные деятели, показывает, что без насилия со стороны большевиков я бы освоил культуру моего народа значительно раньше и глубже. Другими словами, я бы не возражал, если бы советская власть, как ты говоришь, «приласкала и обогрела» меня и мой народ, но подобное вообще за пределами нашего воображения.

Ю.С.  Возможных сценариев много, но реализуется только один, написанный не нами, но мы исполняем роли.

Твои очерки, рассказы и повести были замечены не только читателями, но и такими известными профессионалами, как Владимир Маранцман, Игорь Ефимов, Семен Резник, Лев Бердников, Евсей Цейтлин и другими. Это признание дорогого стоит. Не оно ли поощрило тебя взяться за роман «В немилости у природы», о котором я упомянул в начале нашего разговора?

Ю.О.  Сначала о признании и неприятии. В наше время нежданно-негаданно в литературу пришло много людей из других сфер деятельности — научных сотрудников, инженеров, врачей и др. Среди них немало отличных публицистов, поэтов и прозаиков, но, конечно, есть и графоманы. Поэтому подчас первая реакция профессиональных литераторов и журналистов — неприятие «неофитов», что далеко не всегда справедливо.

Мне, признаться, повезло и каким-то чудным образом удалось избежать отторжения со стороны профессионалов. С первых шагов меня, дилетанта, поддержали многие литераторы из нашей эмигрантской среды. К упомянутым тобой выдающимся писателям мог бы добавить целый ряд критиков, публицистов, журналистов, издателей, радио- и телеведущих. Им я искренне благодарен за поддержку и постоянное внимание к моему творчеству.

Ты прав. Вероятно, эта массированная поддержка в сочетании с пониманием и любовью со стороны близких и подвигли меня на сочинение романа. Меня буквально теснили образы моих друзей-шестидесятников, талантливых учёных и инженеров, пытавшихся вывести науку и технику из застоя, не покидали воспоминания об их противостоянии партийно-государственному тоталитаризму. Об этом роман.

 Ю.С.  Как работалось над романом?

Ю.О.  Работа над романом совпала и по времени, и по настрою с полным переключением с научной на литературную работу. Как шутят родственники, «первый роман молодого писателя был написан им после завершения многолетней научной карьеры».

Прежде, с начала 2000-х, я занимался писательством параллельно с профессиональной работой в технологических фирмах. Вспоминаю с теплотой свои первые литературные опыты. Работа в фирме была напряженной. Мы боролись за достойное место в мировом стандарте мобильной радиосвязи. Однако возвратившись с работы, я садился за компьютер, обкладывался справочниками по истории, снимал с полки «Еврейскую энциклопедию» и погружался в иной мир. Откуда брались силы, ума не приложу.

После опыта сочинения романа «В немилости у природы» могу определённо сказать: работу над романом трудно совмещать с другого рода творческой деятельностью. Роман требует постоянной занятости ума и воображения. В повестях и рассказах автор знает судьбу героев от начала до конца. В романе он знает о них так же мало, как и будущий читатель, а подчас, и ещё меньше. Повесть можно писать урывками, полностью отвлекаясь на другую работу. Сюжет романа держит автора в постоянном напряжении, не позволяет отвлекаться. Это вообще-то тяжёлый труд. Имея за плечами многолетний опыт научной и производственной работы, могу утверждать, что сочинение романа не менее сложная задача и не менее изнурительный труд, чем написание научной монографии или разработка новой аппаратуры.

Ю.С.  Вроде обо всём поговорили. Может, я о чём-то забыл спросить? Ты бы хотел ещё что-то добавить к нашему разговору?

Ю.О.  Хотел бы добавить несколько замечаний о реакции читателей. Эта реакция не бывает однозначной. Например, после публикации очерка к 70-летию трагедии Бабьего Яра несколько анонимных читателей грубо поносили меня за приведённые факты решающего участия украинских военизированных формирований в уничтожении евреев Киева, за то, что я позволил себе еще раз доказывать очевидное — без активной помощи местного населения немецкие зондеркоманды просто не в состоянии были провести такие масштабные акты массового убийства людей.

Но запомнились на всю жизнь многочисленные теплые, благодарные, подчас трогательные отклики читателей. Можно, я прочитаю один из них?

Ю.С.  Конечно, прочитай.

Ю.О.  «У меня особое восхищение вызвал материал из книги «Ось всемирной истории»… В нём биография и судьба каждого из нас, целого народа… Как мы были преданы делу партии, как слепо верили в счастливое будущее… Я, как и все остальные, был обманут и не знал, что под звуки «Интернационала» готовили моё, а также всего моего народа уничтожение… Мой отец с войны не вернулся, но если бы и вернулся, то ему сказали бы, что он воевал в Ташкенте. Как же нас жестоко обманывали!.. Дорогой Юрий! Я преклоняю перед Вами свою седую голову, хотя старше Вас лет на десять. Будьте счастливы и радуйте нас своими статьями.

                                                           Григорий Найман, ветеран 
                                                           войны с фашизмом»

Такой отклик, как говорят, дорогого стоит.

Невольно возвращаюсь к сравнению труда научного работника и писателя. Научные результаты, как правило, известны только малочисленным специалистам. Но стоит писателю опубликовать талантливую вещь, и тысячи читателей приходят к нему с благодарностью. Вот такая «несправедливость».

Ю.С. Согласись, что мы от неё не сильно страдаем. Что бы ты хотел пожелать самому себе в творчестве?

Ю.О. В моём книжном шкафу на почётном месте стоит в золотистом переплете «Божественная комедия» Данте Алигьере в переводе В.Г. Маранцмана. Светлой памяти Владимир Георгиевич Маранцман (1932–2007) — доктор наук, профессор, зав. кафедрой Российского педагогического университета им. А.И. Герцена, член-корреспондент РАПН, автор серии учебников по литературе для российских школ — был моим другом. Его перевод «Божественной комедии» — это литературный подвиг, совершённый ради поддержания красоты и гармонии в нашем мире. Книга Владимира Георгиевича очень дорога мне, в первую очередь, как память о друге, а ещё из-за лаконичной дарственной надписи, сделанной им за полгода до смерти: «Дорогому Юре — по-дантовски пылкому публицисту. 8/VIII 2006 г.».

Хотелось бы соответствовать этой оценке хоть в малой степени!

Ю.С.  Большое спасибо за интервью. Здоровья тебе и дальнейших творческих удач!

Ю.О.  Спасибо и тебе, Юра, за поддержку и за вопросы, которые, как говорил один мой знакомый, подчас интереснее ответов. И, конечно, я благодарен редакции журнала «Время и Место» за то, что она поручила тебе взять у меня интервью.