ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Я, представьте, застал времена
Бань, авосек, печей, керосинок…
Только кончилась эта война,
И другая просилась с картинок.

Валерий Скобло

«ОСЕНЬ – И В ПУСТЫНЕ ТОЖЕ ОСЕНЬ»

СТИХИ

НОЧЬ НА 22 ИЮНЯ 1941 ГОДА

Памяти матери

Не знаю, как случилось это чудо,
Но ты узнала: завтра будет Судный
День гнева и печали. И начнется
Война. И сын, и муж погибнут,
И сгинет мать в водовороте смерти.
И сам Господь, еврейский бог отмщенья,
Сгорит в огне треблинской круговерти.
…Июньский ветерок влетает в окна,
Ночной оркестр играет тише… тише…
А на страну и город наплывает
Горячее дыхание рассвета…
Но встретить надо этот день достойно,
И ты прошепчешь, сдерживая слезы:
Любимый!.. Город может спать… Спокойно…

Песни

«…Белоруссия родная,
Украина золотая»

Мне отец напевал, когда я еще маленьким был,
О родной Белоруссии, об Украине златой…
Пролетело полвека, и слова я почти что забыл,
И совсем уже не к кому мне обратиться: Допой…

…И еще о картошке, которая есть идеал
Пионеров, о синих ночах и кострах —
Это разные песни, но так я их перемешал,
Что одною всплывает в моих перепутанных снах.

Странно то, что отец не стремился вернуться туда,
На отстроенный Витебск хотя бы туристом взглянуть.
…Или он уже знал, что нельзя ничего никогда,
Никогда ничего из того, что случилось, вернуть.

Я тем более вряд ли у новых республик в долгу,
И не должен, вообще, никогда… никому… ничего.
…Потому и обидно, что я возвратить не могу
Ничего из отцовских долгов Беларуси родимой его.

* * *

…И он сказал им: я — еврей…
возьмите меня и бросьте меня
в море… /39.1.9,12/

Я так понимаю Иону!..
Что мне Ниневия? — скажи.
Ценю я шумящую крону
Сильнее, чем все этажи.

Он дунул в Иоппию сушей,
А дальше — морские пути…
Великий пусть город… Послушай:
Ну что — что в три дня не пройти?

Не то, чтобы морем и в Фарсис —
Да я б на другой материк…
И этот… ну типа — катарсис…
В душе у меня б не возник.

Неграмотны… сердцем жестоки…
Чем их и пронять-то… и как?
Пусть вышли Господние сроки,
Но я-то — не полный… чудак!

Да ты посмотри на них только:
Ну чисто твои муравьи…
А жалко мне их? — да нисколько —
Дела есть важнее… свои.

Парнишка — о, как изумленно,
На девушку глядя, притих.
Мамаша с младенцем… мадонна…
Ну что мне за дело до них?

Чумазые эти детишки,
Визжащие в старом пруду…
И как-то не пишутся книжки.
Да ладно… иду я… иду.

* * *

Я, представьте, застал времена
Бань, авосек, печей, керосинок…
Только кончилась эта война,
И другая просилась с картинок.

Дядя Сэм своей бомбой грозит —
В полосатых и узких брючонках.
Как он мерзок и страшен на вид!
Не боюсь его — что я девчонка?

А на самом-то деле — боюсь.
Не его — эту бомбу, скорее…
В дальний угол, бывало, забьюсь,
Про бои чтоб не слышать в Корее.

Я болтлив был, как горный ручей —
Лет, действительно, было мне мало.
Мать с отцом шепотком про врачей…
Все ж и мне что-то в душу запало.

Выйдешь в кухню — соседи молчат,
Смотрят в сторону… Что тут виною?
А у них — ни детей, ни внучат,
И обычно играли со мною.

В коммуналке шесть комнат… больших…
Там уборная… два коридора…
А на кухне шесть столиков… Их
Я назвал бы полями раздора.

Да об этом чего говорить?.. —
Все поумерли дяди и тети…
И какая-то порвана нить.
Зря стараюсь я… Вы не поймете.

* * *

Осень — и в пустыне тоже осень.
Вихрь песчаный… кровь стучит в висках.
Не найдут они тебя, Иосиф,
В этом рву, затерянном в песках.

Ищут ли, сюда во гневе бросив?
Ты о них пока что позабудь…
Лишь бы Бог узрел тебя, Иосиф,
Все и утрясется как-нибудь.

Красота — не лучшая подмога.
Быть любимым — худший вариант.
С братьями расходится дорога,
Путь их ясен: скот и провиант.

А твоя — туда, где пирамиды…
Сфинксы берегут покой дворцов…
Впрочем, что тебе все эти виды?
Крепче пирамид — завет отцов.

Погибай во рву… Прощай, сновидец.
И восстань в темнице ото сна.
Я всего лишь слабый очевидец,
Как и ты, прошел путем зерна.

Эти карты с детства мне знакомы.
Господи, и что я там искал?..
Я листал роскошные альбомы
С видами равнин и диких скал.

Знал я, где Синай и Палестина,
Представлял, где были рай и ад…
Ведал, где Хевронская долина,
Где Сихем, Дофан и Галаад.

Сны какие вижу, боже правый!
Кто же я: провидец или псих?
Напоен их сладкою отравой…
Никому нельзя доверить их.

Я молчу — не обвинишь в обмане,
Пью ночной таинственный отвар.
Кто я там у Господа в кармане,
Знать бы: виночерпий? хлебодар?

Мне известна злая власть закона —
Знак подаст, оковами звеня…
Милости и кары фараона
Да минуют, Господи, меня!

* * *

В Библии о рае и об аде,
Как ни странно, очень мало слов.
Мысль о наказанье и награде
Не терзала древних мудрецов.

Мало справедливость занимала?
Нет, наоборот оно как раз!
Как они Молоха и Ваала
Обличали… Аж до искр из глаз.

Дело все же, видимо, не в этом,
Может, не хотели так… сплеча.
Надо мудрецом быть и… поэтом,
Чтобы не судить нас сгоряча.

Обошлись без выводов поспешных,
Отрешась от нам привычных грез:
Нет ни шибко праведных, ни грешных
В этой вечной колыбели слез.

* * *

Вспоминаю детство: стойкий запах дуста,
Примусы, лохани — и довольны все.
Рухнула легенда: аисты… капуста…
Сорваны покровы — мир во всей красе.

Ссоры, двор-колодец не казались адом.
Правило простое: сдачи дать врагу.
Злая коммуналка, шесть соседей рядом…
Кто открыл мне правду, вспомнить не могу.

Принесла картошку мать из магазина,
«Повезло еврейке…» Характерный штрих.
…Может, дядя Саша?.. Может, тетя Зина?..
Скоро все узнаю — скоро встречу их.

А врачи-убийцы, белые халаты —
Все это сгустилось ближе к январю.
Я тогда и понял: все мы виноваты…
Не узнать всей правды — точно говорю.

ДОЛИНОЙ СМЕРТНОЙ ТЕНИ…

Мне Господь вещал на семи языках,
И я понял Его на всех:
И о том, что такое — знать Божий страх,
И о том, что такое грех.

Я поднялся из праха и был велик,
Был повержен опять во прах…
А когда я очнулся — снова старик,
Позабывший о вещих снах.

Да… убогий, и немощный, и старик…
Но спасибо, что в этом сне
Ангел смерти явил свой прекрасный лик,
И что сроки отверзлись мне.

Открывал Свое имя Господь во тьме
И давал пригубить вино…
Но что Он при этом имел на уме,
Знать того, увы, не дано.

За окном моим пела птица Печаль,
И мне в сердце вонзалась боль,
За собой уводила в такую даль…
Возвращала в мою юдоль,

Где скрещался мой путь с тропою убийц,
В сердце были огонь и лед.
Сколько раз был повержен на землю ниц…
Но вставал я и шел вперед.

* * *

В Библии дюжину раз упомянут Армагеддон,
И всего лишь единожды — в Новом завете.
На брань соберет здесь рати древний, как мир, дракон,
Это местечко издревле держит он на примете.

А ведь в точности знает, что победы ему нипочем
Не одержать… ни при каком варианте.
Но уж роль такова, и гордыня в крови бьет ключом…
Сами на место его осторожненько встаньте.

Будучи сослан на Патмос, вспомнил о нем Иоанн.
Эта равнина кровью изрядно полита.
Сколько имеется прочих долин, нагорий и стран —
Нет, только здесь разгорится последняя битва.

Что уж такого мистического в этих местах,
Что Господу здесь воспоется хвала и слава?
Ну, кому интересен ветхий и древний прах —
Конюшни царя Соломона, копи царя Ахава?

И чем заслужили евреи такую честь,
Что именно их Мегиддо избран для сей потехи?
Чего уж и думать-то? — все ведь тут есть, как есть…
Ничего не поделаешь… пойду собирать доспехи.

* * *

Мать отмолила меня у Бога:
Я не умер. Вырос. И скоро умру.
Бог глядит на меня грозно и строго.
— Уползай, — говорит Он, — в свою нору,

И стихи мне твои надоели,
Да и сам ты изрядно Мне надоел.
Соглашаюсь вполне, и в самом деле —
Старикашка противный… А был пострел.

В детстве не был Ему я противен,
С глаз долой никогда не был прогнан Им.
Был тогда настолько глуп и наивен —
Всегда,— думал, — буду… любой Им любим.

И справедливо… правильно это —
В нору загонять… вообще изживать.
Нету на правильность эту запрета.
На что понадеялась мать… моя мать?

* * *

Все родились на склоне лет
(Просил ли он? — о том ни слова)
После обрушившихся бед
И мыслей, что, быть может, снова…

Емима, Кассия, Керенгаппух —
Так звали дочерей Иова,
Их имена ласкают слух,
А более о них ни слова,

Кроме того, что с их красой,
Сравниться не могли другие.
Не книгу, но глаза закрой
На этом месте. Дорогие

Намеки тем и хороши,
Что для раздумий пищу множат.
Остановись и не спеши:
Намек, действительно, дороже

Всех прочих, тем… Себе представь
Мольбу отца: Всесильный Боже,
Прошу тебя — меня избавь
И от утраты этих тоже.

* * *

Нет!.. Нет!.. Еще раз — нет! Историю про Дину
Читать я не хочу… и слушать не могу.
А, впрочем, кто я есть? — сказать: вот то отрину,
А эту часть приму, хоть гни меня в дугу.

Кровавый путь пройти. Пусть внуки Исаака
Доверчивых мужчин из города Сихем
На части покрошат, чуть выступив из мрака,
И в этот мрак опять погрузятся совсем.

Мне чужды гнев их, пыл, и ярость и свирепость,
И более всего жестокость их чужда.
О, Господи, не мне за крепостью брать крепость,
И как мне не близка извечная вражда.

И гнев их проклят был Иаковом за дело,
На всех нас лег потом злой отблеск их огня…
И как-то это все не зря меня задело.
Какой-то есть намек… намек и для меня.

* * *

…между народами, смешанными в единомыслии зла
…от которых… осталась дымящаяся пустая земля
Книга Премудрости Соломона, 10, 5-7

Между народами, смешанными в единомыслии зла,
Напрасно затешутся два-три пророка, надежды оставив.
И нету ни знака такого, ни буквы такой, ни числа,
Которые могут придать убедительность силы словам их.

В бессилии руки вздымают, их лепет всем местным смешон,
А их обличенья пробудят лишь злость и тупую досаду…
Готов толпа лобызать без подсказки и царственный трон,
И след колесниц вечно бравых военных, готовых к параду.

Что могут пророки?.. Под шум однотонный, восторги толпы —
Что могут они напророчить? И сделать, что могут, тем паче?
Господние ангелы тут появись, не пробьют скорлупы,
В которой от века живут они… жить не желая иначе.

Так кем этот образ задуман и в чьем воплощенье возник,
И кем этот мир вдохновлен, на квадратики смысла расчерчен?
…Но все это важно пророкам ли, если пред взором у них
Пустая земля, над которой блуждают лишь пыльные смерчи?

* * *

Смерть Израилю, дьяволу и Америке! —
В Тегеране выходят с лозунгами такими.
И скажу я спокойно, без всякой истерики:
Слава богу, не в Москве еще, не в Пекине.

Последние два актуальны и туточки,
Отошел Израиль пока на место второе.
Неуместны по этому поводу шуточки:
Все в бульоне кипит, но пока что сырое.

Но как сварится, прыгнет жаба рогатая…
Сразу поймешь, что Израиль страшнее дьявола.
Сообразишь, что там за идея богатая
В супчике изначально родимом плавала.

* * *

Спрошу: Чем мы ответим Израи’лю?
Возьмем и разбомбим Биробиджан!
Привержены всегда такому стилю:
Лупить своих, врагов пугая клан.

За этот ИЛ ответят полной мерой…
Поднимем возраст пенсий лет до ста,
В Повольжье мы дадим ответ холерой,
Замкнем в И-нете вольные уста,

Посадим режиссеров всех в темницы —
Пусть посидят… подумают… пока
Израилю сей сон ужасный снится…
Он воплотится в явь. Наверняка.

2018