ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Можно предположить, что автор, будучи сам сыном эвакуированных евреев из Беларуси, собирая материал для будущей книги, видел перед собой своих родных и близких. Когда же Каганович после окончания Еврейского университета в Иерусалиме и защиты докторской диссертации приступил к работе в Клаймс конференс, он осознал масштаб человеческой трагедии, объединенным в понятии «Эвакуация и бегство».

Леонид Смиловицкий

ЭВАКУАЦИЯ КАК ОПЫТ ВЫЖИВАНИЯ В СОВЕТСКОМ ТЫЛУ, 1941-1945 ГГ.

Рецензия на книгу Альберт Каганович «Ташкентский фронт». Еврейские беженцы в советском тылу. Москва-Иерусалим, 2023 г.

Я ожидал выхода книги Альберта Кагановича с волнением и надеждой давно. И вот почему, за последние 80 лет об эвакуации и беженцах в советском тылу было сказано и написано очень много — вышли сотни книг и тысячи статей, воспоминаний, мемуаров. Однако в общей палитре этой темы судьба еврейских беженцев всегда стояла особняком. И об этом мы сейчас будем говорить.

Только открытие советских архивов, массовая репатриация из Советского Союза в Израиль и другие страны, сняла печать молчания. О проблемах эвакуации начали писать и говорить еще больше через 20 лет после распада СССР, когда дети войны остались единственными живыми свидетелями войны, поскольку их родители (красноармейцы и партизаны) не дожили до этой поры.[1]

Альберт Каганович принадлежит к новому поколению историков, родившихся после войны, и получивших профессиональное образование и академическую степень в Израиле или на Западе. Они лишены стереотипов и догм, которые держат в плену большинство постсоветских историков и не позволяют объективно оценить события тех лет, и ответить на вопрос: что это было — трагедия или победа?

Можно предположить, что автор, будучи сам сыном эвакуированных евреев из Беларуси, собирая материал для будущей книги, видел перед собой своих родных и близких. Когда же Каганович после окончания Еврейского университета в Иерусалиме и защиты докторской диссертации приступил к работе в Клаймс конференс, он осознал масштаб человеческой трагедии, объединенным в понятии «Эвакуация и бегство».[2]

Для того, чтобы освоить огромный массив документов и свидетельств семей эвакуированных евреев, мало было иметь мотивацию, холодный ум и веру в свои силы. Требовались профессиональные знания и научный подход к оценке и анализу собранных материалов и публикаций на разных языках — русском, белорусском, украинском, польском, немецком, английском, идише и иврите.

Д-р Каганович давно имеет репутацию вдумчивого исследователя, который не торопится пойти на поводу у документа или мемуаров. Он неоднократно проверяет и перепроверяет свои догадки и обоснованность выводов, сверяя с тем, что уже было сделано до него. Все, кто знаком с трудами моего коллеги, согласятся с такой оценкой.[3]

Я читал книгу Альберта Кагановича с неослабевающим интересом еще и потому, что и мои родители, бабушки и дедушки, тети и дяди, братья и сестры пережили трудное время в эвакуации в Башкирии и Татарии, откуда мой отец Лейба Смиловицкий в 17 лет добровольно ушел в Красную армию и чудом остался жив.[4]

Автор приходит к выводу о том, что эвакуация и беженство в годы войны стали человеческой трагедией, а не триумфом советской (сталинской) национальной политики. Именно с таких позиций подается им вся тема в книге «Ташкентский фронт», что является принципиально новым подходом в освещении событий среди постсоветского исторического сообщества. От себя я скажу еще больше. В моем понимании эвакуация и беженство советских евреев — это тень трагедии Холокоста, которая преследовала евреев и требовала невероятных усилий, чтобы выжить, хотя на их головы в советском тылу не падали бомбы и не составлялись расстрельные списки.

Холокост и эвакуация нанесли тяжелейший удар по национальному самосознанию советских евреев, лишив жизни почти 2,5 млн. евреев и уничтожив места их компактного проживания, что значительно ускорило ассимиляцию. Однако вместо сочувствия и помощи со стороны государства евреи испытали на себе предвзятое отношение, холодный расчет и лицемерие. Эвакуированные и беженцы вообще служили для режима расходным материалом в тяжелейшем противостоянии (военном, экономическом и идеологическом) с нацистской Германией. Лозунг «Все для фронта — все для победы» не оставлял места национальному развитию в псевдоинтернациональной политике Сталина. О евреях в официальных кругах вспоминали только в материалах для Запада, чтобы вызвать сочувствие у мирового еврейства и добиться дополнительной помощи (оружием, деньгами, продуктами, амуницией). Именно поэтому почти весь тираж газеты Еврейского Антифашистского комитета в СССР «Эйникайт» (единство — идиш), выходившей с 1942 г. в Куйбышеве, уходил за рубеж, а Соломон Михоэлс и Ицик Фефер в 1943 г. были направлены в США, откуда они привезли пожертвований на 30 млн. долл. В годы войны власти в Кремле даже временно узаконили переписку советских евреев с заграницей (включая посылки), что было существенной помощью, чтобы пережить эвакуацию. Я пишу об этом с полной ответственностью, потому что сам занимался этим вопросом.[5]

Я ожидал выхода книги Альберта Кагановича еще и потому, что совсем недавно закончил работу над своей новой книгой «Евреи в Красной армии. Переписка между фронтом и тылом», которая сейчас переводится на английский язык. Оказалось, что многие сюжеты мы с д-ром Кагановичем разрабатывали параллельно и выводы, к которым мы, не сговариваясь, пришли — совпали.

Это оказалось особенно приятно, поскольку мы с Альбертом дважды земляки. С одной стороны, по месту рождения наших родителей (г. Речица Гомельской области, Беларусь), а с другой — Иерусалим, где Альберт прожил с 1991 по 2007 гг. до отъезда в Канаду, где он продолжил свои научные исследования.[6] Альберт подарил в свое время мне идею написания книги по истории евреев Мозырского Полесья, где теме эвакуации и бегства была посвящена отдельная глава.[7]

Спектр вопросов, которые поднимает автор в книге «Ташкентский фронт», чрезвычайно широк. Достаточно перечислить названия ее глав: «Миграция в восточные районы СССР» (перемещение и распределение беженцев), «Местные власти и беженцы» (отношение чиновников и местного населения), «Кто не работает, тот не ест» (трудоустройство и обеспечение), «Голод, смерть и попытки помощи» (голод, болезни, бандитизм, помощь из-за рубежа), «Детские дома» (обеспечение детских учреждений, труд и наказание, усыновление детей), «Что сюда приехали, пускай бы вас всех там поубивали …» (культурное неприятие, антисемитизм, поведение евреев), «Статистика беженцев и их миграции», «Реэвакуация».

Но на двух блоках проблем я бы хотел обратить внимание читателей особо. Это статистика беженцев и эвакуированных и положение евреев-верующих, для которых соблюдение традиции было неотъемлемой частью их жизни.

Если принять во внимание, что к началу советско-германской войны летом 1941 г. в Советском Союзе проживало не менее 5,5 млн. евреев, из которых около 3 млн. чел. погибло на оккупированной территории от рук нацистов и в ходе военных действий с обеих сторон (артиллерийские обстрелы, налеты авиации, голод, болезни, смерть на пути в эвакуацию), от 480 до 510 тыс. евреев воевали в Красной Армии, то благодаря эвакуации в отдаленные районы страны смогли выжить около 2 млн. евреев из общего количества 8,7 млн. эвакуированных советских граждан всех национальностей. Такая концентрация в советском тылу еврейских беженцев среди всех эвакуированных (23%) оказалась чрезмерной и вызвала многочисленные трения с местным населением, кривотолки и антисемитизм.

Альберт Каганович скрупулезно выстраивает свою концепцию книги о жизни евреев в эвакуации, подкрепляя ее необходимыми аргументами. Всех евреев, оказавшихся в годы войны в отдаленных регионах советского тыла (Урал, Сибирь, Средняя Азия и Казахстан, Дальний Восток) он делит на три основные категории — 1) советские граждане до 1939 г.; 2) новые советские граждане из захваченных Советским Союзом в 1939-1940 гг. стран Балтии, Бессарабии и восточной Польши (Западной Белоруссии и Западной Украины); 3) немецкие, польские и румынские евреи, бежавшие на советскую территорию с сентября 1939 г. до лета 1940 г. (не менее 100 тыс. чел.).

В советской и постсоветской научной и околонаучной литературе под термином «эвакуированные» понимались люди, отправившиеся в эвакуацию, в основном, организованно, часто вместе с предприятиями и учреждениями, где они работали (было время упаковать багаж, взять документы, сбережения, запас продуктов и личные вещи). «Беженцами» называли, как правило, тех, кто спасался от наступавшего врага самостоятельно. Они делали это вынужденно, часто в последний момент, на свой страх и риск, используя подручные средства (машину, гужевой транспорт, баржи, лодки или чаще всего пешком). Главное было спасти жизнь свою и детей, потому что мужчины к тому времени уже были на фронте.

Евреи составляли большинство неорганизованных беженцев из Беларуси и Украины, которые осознали смертельную угрозу. Напомним, что в отличие от евреев, русские, белорусы и украинцы не спешили эвакуироваться. Очень многие не любили советскую власть за отмену частной собственности, репрессии, экспроприации, запрет выезда за границу, преследования за инакомыслие и пр. Им было жалко имущества, а своей вины перед немцами они не чувствовали. [8] Из этой категории эвакуировались в первую очередь семьи командиров и комиссаров РККА, партийных и советских работников.

Среди организованных эвакуированных евреи представляли значительное количество квалифицированных рабочих и ИТР, вывезенных из прифронтовой полосы вместе промышленными предприятиями, а также сотрудников научных и культурных учреждений, служащих и управленцев советских государственных структур, эвакуированных вместе с семьями на Восток.

Поскольку плана эвакуации до войны в СССР не существовало, стихию эвакуации трудно было контролировать. Поезда с эвакуированными и беженцами долго простаивали на запасных путях, уступая место военным эшелонам, двигавшимся на фронт. Транспорты с гражданским населением часто бомбила вражеская авиация, что делало путь на восток смертельно опасным.

Центральные власти пытались помочь эвакуированным и беженцам. Однако делали они это, в первую очередь, чтобы было кому трудиться в военной промышленности и сельском хозяйстве в тыловых районах, а не из чувства сострадания.

При этом Альберт Каганович справедливо отмечает, что советская статистика эвакуированных и беженцев за период войны нуждается в тщательной проверке, поскольку она часто использовалась для манипулирования общественным мнением.[9] Главное было отчитаться перед вышестоящей инстанцией и получить на нужды эвакуированных фонды (продукты питания, деньги и товары повышенного спроса), часть из которых присваивалась.

Знакомство с книгой «Ташкентский фронт» закономерно ставит вопрос — кем считали себя советские евреи в годы войны — советскими людьми или евреями? Ответ на этот вопрос мы находим в главе 6, посвященной росту самосознания еврейских беженцев и эвакуированных. В предвоенный период советское государство активно проводило политику ассимиляции, лишив евреев не только их религии, но и культуры, истории, национального образования и языка. «Добровольное» согласие евреев открывало им путь к продвижению по социальной лестнице — получение образования и престижной работы, высокой должности в советском управленческом аппарате. Однако в годы войны ситуация стала меняться. Сказалось ослабление атеистического пресса государства, кровно заинтересованного в объединении всех слоев общества в борьбе с внешним врагом.

Д-р Каганович показывает отношение властей и окружающего населения к верующим евреям. Он не скрывает, что у него нет достоверной статистики о соотношении верующих и неверующих евреев, составу по возрасту и полу. Но даже те уникальные сведения, которые ему удалось собрать, рисуют впечатляющую картину соблюдения иудейской традиции в условиях эвакуации. С 1943 по 1947 гг. евреи подали просьбы об открытии синагог и регистрации религиозных общин в 53 городах СССР. Бухарские евреи добились открытия синагоги в Сталинабаде, Бухаре, Алма-Ате, Фрунзе и Ташкенте. В годы войны в Средней Азии оказались не только многие верующие, но и видные раввины. Особенно преуспело в возрождении еврейской религиозной жизни хасидское движение Хабад, открывшее в Самарканде и Ташкенте подпольные иешивы. Автор рисует портрет еврея-верующего, что является наименее известной темой для читателя на русском языке. При этом он не пошел по пути простого перечисления примеров соблюдения традиции — кашрута, выпечки мацы на Песах, обрядов обрезания, похорон, молитвы в миньянах и др.).

Рост национального самосознания поднял уровень солидарности у самих евреев. Евреи-эвакуированные часто находили поддержку у местных ашкеназских евреев (жильем, продуктами, одеждой, работой). Им помогали неофициальные сообщества польских, литовских, молдавских и литовских евреев, проживавших в Средней Азии и Казахстане.

Автор приходит к выводу, что большинство местного населения относилось к беженцам и эвакуированным с неприязнью. Он объясняет это тем, что эвакуация значительно изменила национальный состав тыловых районов СССР. За годы войны численность еврейского населения в Средней Азии, Казахстане, на Урале и Сибири увеличилась в несколько раз.[10] Первоначально прибывших в эвакуацию людей местное население встречало с сочувствием. Однако вскоре общая неустроенность, нехватка продовольствия и предметов первой необходимости, другие тяготы и лишения, порожденные войной, начали вызывать раздражение к приезжим.

В условиях огромного социального напряжения произошел рост антисемитских настроений, усиленных отзвуками нацисткой пропаганды. Антисемитизм привезли с собой эвакуированные из европейской части страны русские, белорусы и украинцы, которые «просветили» сибиряков и уральцев, жителей Дальнего Востока, кто такие евреи. При этом сами евреи считали себя советскими людьми, тогда как окружающие видели них хитрых евреев, которые умеют приспособиться. Дети эвакуированных евреев призывались в Красную армию, а многие из них уходили добровольно, но это не спасало от антисемитов.

В то же время борьба государства с антисемитизмом велась непоследовательно, без понимания причин этого явления, который судебные органы рассматривали только как антисоветскую деятельность и пособничество врагу. Бытовой же антисемитизм не встречал должного противодействия со стороны властей, что многими воспринималось как попустительство. Это стало возможно в условиях ослабления контроля государства за повседневной жизнью и настроениями граждан в тылу. Политика советского интернационализма, построенная на подавлении национальной жизни и преследовании инакомыслия в СССР, давала сбой. На самом деле — это был конфликт между городской и сельской культурами, ревность малообразованных людей, потребность найти слабого среди “чужаков” (эвакуированных).

Давая общую оценку жизни эвакуированных и беженцев в годы второй мировой войны, необходимо учитывать, что советский режим, заботясь о самосохранении, ставил интересы государства превыше всего, тогда как судьба одной отдельно взятой личности не играла роли.

В таких условиях недостатки планирования, обеспечения и принятия решения можно было списать на трудности военного времени, нужды обороны и необходимости военной цензуры. Это позволяло скрыть некомпетентность руководства, уклониться от ответственности, а мнимая секретность окутывала просчеты эвакуации. Голос рядового труженика, «маленького человека» слышан не был, поскольку обратная связь между государством и ее гражданином отсутствовала, а средства массовой информации (газеты и радио), не говоря уже об устной пропаганде, контролировались режимом. Критика позволялась только в адрес непосредственного руководителя, но не выше районного уровня. Однако жаловаться на начальство, в руках которого находилась твоя судьба (место работы, жилье, продуктовые карточки), позволяли себе немногие. Цена человеческой жизни оказалась настолько мала, что с этим можно было не считаться и списать на издержки войны.

Книга Кагановича станет большим разочарованием для тех, кто думает, что жизнь в эвакуации в годы войны была устроенной и безопасной и не требовала ежедневных усилий по выживанию. Что людям в глубоком советском тылу оставалось только издалека следить за событиями на фронте, чтобы вовремя вернуться к родному очагу после разгрома врага, а умирать на фронте будут другие.

Отметим смелость и бескомпромиссность подхода автора в освещении выбранной темы и его преданность научному поиску, который длился без малого 20 лет. Работа над монографией представляет собой настоящий марафон и у Альберта Кагановича хватило дыхания выдержать эту дистанцию и достигнуть финиша.

Альберт Каганович не выдает себя первооткрывателем названной темы. На протяжении всех глав книги «Ташкентский фронт» он приводит примеры и мнения своих коллег-историков, спорит, иногда даже резко, рискуя заслужить упреки в недостаточной политкорректности. Монография Кагановича на сегодня — это единственное и наиболее полное академическое исследование, отражающее такую широкую тему, как эвакуация и выживание евреев в советском тылу в годы второй мировой войны. Д-р Каганович не пошел по традиционному пути оправдания нахождения сотен тысяч евреев в советском тылу на том основании, что они внесли огромным вклад в оборону страны, стояли плечом к плечу с другими народами и в едином порыве ковали Победу.[11]

Для того чтобы автора настоящей рецензии не упрекнули в излишней комплементарности, необходимо отметить недостатки, которых невозможно избежать при решении настолько масштабной задачи. Некоторые упреки могут быть высказаны по структуре книги, глубине поднятых вопросов, доказательной базе, обобщениям, пристрастности в изложении событий, намеренном подчеркивании и выпячивании недостатков и ошибок чиновников. Порой обращают на себя внимание схематичность изложения, однотипность и повторяющиеся примеры. Но при этом нельзя отказать в объективной оценке исследования д-ра Кагановича — евреи в Советском Союзе выжили благодаря эвакуации, но эвакуация стала тенью Холокоста. Выживать приходилось каждый день за счет своего здоровья (физического и психического), борьбы с голодом и холодом, болезнями, испытывая при этом часто пристрастное или даже негативное отношение со стороны местных жителей и их руководства, не преодолевших антисемитских предубеждений. В этой связи евреи вынуждены были публично считать себя советскими людьми, чтобы оставаться «равными среди равных» и стараться не упоминать о своем еврействе.

Важно, что книга д-ра Кагановича вышла именно на русском языке. С одной стороны, это делает доступной ее тысячам читателей, а с другой позволяет цитировать первоисточник в оригинале, поскольку любой даже самый удачный перевод грешит неточностями и даже двусмысленностями. Осталось только добавить, что монография «Ташкентский фронт» выполнена в полном соответствии со стандартами академического издания. Я беру на себя смелость утверждать, что подобная книга не могла быть написана вчера и позавчера. Должно было пройти время, остыть события, где каждый, кто пережил эвакуацию, считал себя экспертом, тогда как «большое видится на расстоянии». Выскажу даже догадку, что книга «Ташкентский фронт», которая и сегодня читается с неослабевающим интересом, будет еще более востребована завтра, а тема эвакуации еще долго не потеряет своей актуальности, как и судьба человека на войне, когда солдат в окопе смотрит смерти прямо в лицо.

28 июля 2023 г., Иерусалим

Примечания

[1] Эвакуация. Воспоминания о детстве, опаленном огнем Катастрофы, 1941-1945 гг. Под ред. А. Бермана, А.Никитиной и Л. Смиловицкого. Иерусалим, 2009 г.; Неизвестная эвакуация. Воспоминания еврейских беженцев. СССР. 1941-1945 гг. Иерусалим, 2015 г.; Еврейские беженцы и эвакуированные в СССР, 1939-1946 гг. Сборник статей, документов и свидетельств. Под ред. Зеэва Левина. Иерусалим 2020 г.

[2] Альберт Каганович получил историческое образование в Ташкентском университете, защитил докторскую диссертацию в Еврейском университете Иерусалима (2003), работал в музее Холокоста Яд Вашем, Апелляционной комиссии по материальным претензиям к Германии (Claims conference).

[3] Автор монографий — “Речица: история еврейского местечка Юго-Восточной Белоруссии” (Иерусалим, 2007 г.); “The Mashhadi Jews (DJEDIDS) in Central Asia” (Berlin, 2007): “The Long Life and Swift Death of Rechitsa: A Jewish Community in Belarus 1625-2000”; “Друзья по неволе: Россия и бухарские евреи, 1800-1917.” (НЛО, 2016); “Exodus and its Aftermath: Jewish Refugees in the Wartime Soviet Interior” (Madison, University of Wisconsin Press, 2022).

[4] Смиловицкий Лев Матвеевич (Лейба Мотелевич) (1925‒1997 гг.), рядовой, водитель 5-й батареи, 649-го истребительно-противотанкового полка Резерва Главного Командования. См: Лев Смиловицкий «Из опыта пережитого» (Иерусалим, 2016 г.).

https://drive.google.com/file/d/1omRZ2Z0rcjhAp-fv_yWHTfzOeYo1pgOb/view?usp=sharing

[5] Л. Смиловицкий. «Евреи из СССР пишут за границу». Часть 1. // Русский архив, 2017 г., № 5 (1), с. 12-32

https://drive.google.com/file/d/1wAppFLaroDm07D4mp4DGm4DHuJrAY3lF/view?usp=sharing

Часть 2. // Русский архив, 2017 г., № 5 (2), с. 106-124.

https://drive.google.com/file/d/1B-KNXIqkYNtT64k5f-OXzTKIkVPUK6Dr/view?usp=sharing

[6] В настоящее время д-р Альберт Каганович является ст. научным сотрудником Манитобского университета в Виннипеге (Institute for the Humanities of the University of Manitoba).

[7] Л. Смиловицкий. “Евреи в Турове. История местечка Мозырского Полесья” (Иерусалим, 2008 г.)

https://drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywUm1Ma0x4bmZBUnM/view?usp=sharing

[8] По подсчетам А. Кагановича, не менее 20% советских граждан, имевших возможность организованно уехать вместе с семьями как сотрудники промышленных предприятий и советских учреждений, отказались от эвакуации.

[9] Автор утверждает, что от 15 до 20% всех эвакуированных советских граждан умерли в эвакуации от голода и болезней, что не учитывалось предыдущими исследователями .

[10] “Antisemitism and the Jewish Refuges in Soviet Kirgizia 1942”. Documents. Introduced and annotated by Zeev Levin // Jews in Russian and Eastern Europe, vol. 1(50) 2003, pp. 191-203.

[11] Л. Мининберг. Советские евреи в науке и промышленности СССР в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.), Москва, 1995 г.